Всяческие истории, или черт знает что - [36]

Суровое наказание для высокопоставленного человека, заметил бургомистр, если на его долю выпадет укрепить народ в вере, показав, что подобные ему отправятся не на небо, а именно что в Ротенталь. И что в его-то добром нраве народу сомневаться не следует.

Мюлезайлер ответил, что ничего тут поделать не может, а коли милостивым господам угодно будет этому воспротивиться, то пусть попробуют. Он, однако, думает, что господам было бы лучше, если б народ верил, что Господь карает жестоких людей у власти, а не что Бог для господ, но не для крестьян. Когда народ верит в Бога, то и наказание возлагает на его плечи, а когда не верит и не может найти утешения в жизни вечной, мстит за себя сам и в конце концов выходит победителем. Когда же народ не боится ни Бога, ни черта, не боится он тем паче и властей.

Тут бургомистр уронил голову на руки и сказал, что добром это не кончится и что об этом он и не подумал. Он сообщит все милостивым господам, а Мюлезайлеру пока лучше помалкивать.

Мюлезайлер ответил, что и так собирался молчать, но шила в мешке не утаишь. Что видели женщины, что случилось на Духов день, знают уже по всей стране. И каждый раз, когда он будет отправляться за новыми греховодниками, — а делать это ему предстоит на каждый Духов день между тремя и четырьмя часами пополудни, — люди будут его видеть, и каждый раз кто-нибудь, кто родился в Пост, узрит и весь караван несчастных. И хорошо бы, чтобы эта новость дошла до всех господ, тогда и процессия год от года становилась бы короче.

Обербургомистр не нашел, что возразить, и самолично поскакал в Берн с новостями.

Когда заседатели все это услышали, волосы у них встали дыбом, а сердце облилось кровью; страшно они переполошились, некоторые даже предложили немедленно отправить в Мюлезайлен фельдфебеля и схватить лекаря, пытать его, а затем колесовать или четвертовать как осрамителя властей. Прочие же воспротивились этому, ибо полагали, что терпение у Бога скоро может кончиться. Но и народ обижать не следует, поскольку Мюлезайлер был человек известный и уважаемый. И если он отправится в другие города, его увидят их добрые друзья из Цюриха или Люцерна, а как уж они поступят, это их дело. Коли не выгорит, он придет и за ними, а если все получится, то будет одна только польза.

Твердолобые ничего не желали об этом слышать. Какой будет позор всей семье, детям и внукам, если выяснится, что Мюлезайлер увел отца. Этого допустить никак нельзя, любой ценой. Пусть после смерти люди отправляются куда угодно, ради Бога, но другие об этом знать ничего не должны, а меньше всего — простой народ.

Наконец, после долгих прений и разбирательств, победили те, кто считал, что власть предержащие не должны обращать внимания на все это дело, как будто бы им и вовсе ничего не известно. В остальном же следует все отрицать, а тех несчастных, кто в это верит, высмеивать, сочувствовать им и говорить, что следует снисходительно относиться к бедным крестьянам и дозволять им небольшие радости, кои их утешают и никому не вредят. Таким образом удастся избежать шумихи, история эта всем наскучит и верить в нее никто не будет, а Мюлезайлер наконец избавится от насмешек мальчишек и сможет остаться дома.

На том и порешили, но вышло все иначе. Каждый год заходил он в Берн и забирал господ, но в Ротенталь мог уже не ходить, сопровождая их только до Тунского озера. В других городах его тоже не трогали, хотя он часто бывал в Базеле, Цюрихе и Люцерне. В Берне его хотели было поднять на смех, да передумали. Когда Мюлезайлер однажды был в Берне по другому делу, один из отчаянных господ открыл окно и крикнул: “Мюлезайлер, когда за мной пожалуешь?” — “Через шесть недель, милостивый государь”, — ответил Мюлезайлер. Через три недели тот помер, а через шесть недель Мюлезайлер снова отправился в путь во главе своей процессии, и больше над ним никто не шутил.

Крестьяне вновь уверовали в справедливого Бога на небе, приободрились, расправили плечи и вернулись к работе и повседневным делам. А вот у господ гордыни поубавилось, и поскольку увидели они, что Господь Бог крестьян за людей держит и за всякие проделки с ними, и тем паче подлости, жестоко карает, стали они за собой следить и лучше с крестьянами обращаться, велели ландфогтам не закусывать удила, снизили подати и позаботились о том, чтобы людям жилось вольготно, а те стали считать себя свободными швейцарцами и имели на то основания. Так снова по всей стране воцарился мир и единство, а Мюлезайлер дожил до того, что Господь освободил его от наказания за сомнения. Последние годы прожил он в покое в Мюлезайлене, а караван отправлялся в Ротенталь самостоятельно. Умер он, кажется, в один год с Эрлахером, который в Крестьянскую войну наломал много дров и обращался с крестьянами, как со спичками. Мюлезайлер же по сей день живет в памяти, даже в некоторых государственных институциях спустя двести лет помнят его имя».

«Но Ханс, правда ли все то, что ты рассказал? Меня эта история потрясла. Меня словно подхватил ветер и принес прямо в Ротенталь».

«Сосед, я рассказал тебе все так, как услышал от своей бабки, — за что купил, за то и продаю. А уж ты волен думать, что пожелаешь. У каждого на это свое мение. Если же мы верим и не забываем, что Господь Бог на небе справедлив и тому, кто обращается с ближними своими не как с братьями, воздастся по заслугам, тогда вера наша истинная».