Вся жизнь в цирке - [28]

Теперь же мне предстояло работать в номере, требующем канатоходческого умения да еще на движущейся аппаратуре. Уже через несколько месяцев после начала репетиций Марта хорошо владела балансом, проносила партнеров, стоящих у нее руками на голове или же в стойке голова в голову. Клара научилась ездить по канату на велосипеде, и мы использовали это в работе. Я была по-прежнему верхней, поэтому меня больше носили и возили по канату.

Во время одной из репетиций я, проделывая у станка балетные движения, напевала модную песенку. Вдруг меня позвали к телефону, и я услышала голос начальника Главного управления цирками. Он предложил использовать мои балетные способности под куполом цирка на новом аппарате и одновременно исполнить там наверху какую-нибудь песенку. Мне понравилась эта мысль, и я обещала о ней подумать.

А через день я уже пробовала свой голос у преподавательницы пения К. А. Апухтиной. Никогда не думала, что занятия вокалом столь трудны и кропотливы, но желание постичь и это искусство было так огромно, что я начала усиленно заниматься.

Когда наш «семафор» был доставлен с завода в цирк, вся черновая работа была уже закончена, оставалось приступить к репетициям на аппарате.

Увидев «семафор» на манеже, мы были разочарованы. Артисты посмеивались над нами, шушукались. Действительно, аппарат выглядел громоздко и непривлекательно. Нашим первым испытателем всегда был Папазов. И на этот раз он прошел по узкому ребру «семафора», который вращался при помощи лебедки. Затем рискнула и я. Аппарат вибрировал, выбивая дорожку из-под ног; я чувствовала неустойчивость, о репетициях на нем трюков пока не могло быть и речи. Нужно было ослабить вибрацию. Когда все отрегулировали, мы по своей старой традиции стали репетировать в очень ранние часы — с шести до восьми утра, избегая присутствия других артистов.

Нам выдали специальные пропуска для свободного прохода по улицам в столь неурочный час. Шел 1943 год, и по Москве без пропусков ночью ходить не разрешалось.

Репетиции приносили много разочарований: пробуешь трюк на земле — получается, переносишь на канат — труднее, но все же осваиваешь его, начинаешь репетировать на аппарате в движении — и… полное разочарование — трюк не идет, а время и силы потрачены. Приходится искать новый трюк и начинать все сначала. Реже случалось обратное. Посмотришь на черновой набросок отца (а он имеет обыкновение зарисовывать и записывать свои мысли) — и не понимаешь, как можно сделать такой трюк на аппарате. Возражаешь, споришь до слез, а отец стоит на своем; начинаешь репетировать — и все удается как нельзя лучше. Так было, например, с балансом на узкой качающейся доске. Мы не представляли, что этот трюк может быть зрительно эффектным, и не могли понять, как узкая доска будет держаться на аппарате. Но стоило испробовать этот баланс один раз — и этот трюк пошел быстрее других. Правда, такие удачи бывали редко, как правило, каждый трюк требовал упорного труда.

Помню, сколько сил и терпения понадобилось Кларе, пока она научилась ездить на велосипеде по движущемуся ребру «семафора», тогда как по канату она ездила легко. А сколько артист, пока он репетирует, даже при самых благоприятных условиях, получает царапин, шишек и синяков, про это он только один знает.

Дирекция цирка не могла в такой ранний час выделять нам в помощь униформистов, а для установки аппаратуры требовалось много помощников. Поэтому на репетициях, как правило, присутствовала вся наша семья и даже друг нашей семьи — Евгения Захаровна. Не могу без улыбки не вспомнить, как эта славная пожилая женщина, ничего общего не имевшая с акробатикой, взбиралась в железный кружок «семафора» и своим весом заменяла груз. Представляю, как смешно это выглядело со стороны: на одном конце «семафора» мы исполняли трюки, а на другом в маленьком кружке в качестве противовеса сидела полная женщина, медленно и осторожно перебиравшая руками и ногами, чтобы не оказаться в положении вниз головой.

Позже в противовес добавили свинец, и услуги Евгении Захаровны не потребовались. Когда мы уже выступали с этим номером, нам захотелось поместить в противовес клоуна. Но это оказалось сложным: клоун должен был влезать в аппарат за полчаса до начала номера. Никто из артистов на это не пошел, да и мы немножко опасались: появись клоун номер потеряет свою романтическую окраску.

Если не считать наших предварительных репетиций на канате, номер был сделан за четыре месяца, и мы смогли принять участие в Первом Всесоюзном смотре новых номеров и аттракционов советского цирка.

Последние репетиции проходили в Ивановском цирке. Цирк в Иваново — огромный, купол и манеж в нем смещены, из-за этого теряется привычный ориентир. Нам было очень трудно здесь работать. Да к тому же еще во время войны топлива не хватало, и в здании было холодно.

Чтобы закончить номер к январю 1944 года, мы совсем прекратили выступления и все время отдавали репетициям. Сомнения в своих силах часто одолевали нас. Не раз мы уходили с манежа, рассорившись друг с другом, уверенные в том, что ничего не получится; иногда отменяли репетиции. Но бывали дни удач, и тогда мы чувствовали себя счастливыми.