Вся палитра нежности - [4]

Не успела заспанная девушка вытащить из портфеля тетрадь, якобы по физике, как ее выхватил местный хулиган и насмешник Вербицкий.

– Я только задачу спишу, – миролюбиво провозгласил он, плюхнулся на сиденье парты рядом с Галочкой и открыл тетрадь. Увидев красиво переписанного «Пророка», Сашка в удивлении пожал плечами и всего лишь машинально перевернул страницу с бессмертными строками Александра Сергеевича. Понятно, что там он напал на не менее бессмертную фразу о поцелуе без любви. Вербицкий хмыкнул уже более громко, потом препротивно хихикнул, а затем вдруг обратился к классу.

– Тут вот наша Харя утверждает… – начал он. Галочка вскочила с места и попыталась отнять свою тетрадь, но не тут-то было. Сашка ловко вывернулся из ее слабых рук, единым духом перемахнул средний ряд парт, вскочил с ногами на собственную, отвел руку с тетрадью в сторону, другую – картинно и эдак кругло выбросил вбок и продолжил: – Так вот: наша Харюша считает, что лучше умереть, чем поцеловаться! А? Каково? Что вы думаете на этот счет, девчонки?

Девчонки прежде всего захихикали, кто как умел: кто тоненько и услужливо (Сашка был ничего себе парнем, симпатичным и высоким), кто громко и зло, а первая красавица Люся Скобцева, смерив Галочку презрительным взглядом, без всякой улыбки, что было особенно убийственно, сказала:

– Конечно, ей лучше умереть, потому что кто ж станет с Харей целоваться!

Последние слова Скобцевой потонули во всеобщем хохоте. Побледневшая Галочка хотела было отказаться от этой тетрадки: пусть кто-нибудь попробует доказать, что это она писала! У самой злыдни Люськи почти такой же аккуратный и круглый почерк. Русачка Анна Матвеевна всегда путается в их работах… Да, Галочка хотела отказаться, но не стала. Сашка ведь вытащил тетрадь прямо из ее рук.

– Не, а если серьезно, – не удовлетворился заявлением Люськи Вербицкий. – Девки, неужели и впрямь лучше умрете, чем… Давай-ка мы с тобой… – и он повернулся к Скобцевой, – поцелуемся, а, Люськ! Любви промеж нас нет, значит, вполне можем проверить теорию нашей Хари.

Галочке хотелось выкрикнуть, что выкладка вовсе не ее и что она вообще написала это так просто… для юмора… а вовсе не для поцелуев, но ничего такого сделать не успела. Скобцева вдруг как-то странно улыбнулась, бросила быстрый взгляд на Якушева, в некоторых отношениях с которым уже давно подозревалась коллективом, неожиданно и очень ловко вскочила на парту к Сашке, обняла его за шею и прижалась губами к его губам. Похоже, что бравый насмешник Вербицкий растерялся: выронил Галочкину тетрадь и даже не обнял Скобцеву для приличия хотя бы за талию. Люська оторвалась от губ Сашки, с независимым видом спрыгнула с парты на пол, одернула задравшийся черный передник школьной формы и как ни в чем не бывало уселась на свое место на первом ряду у окна. Затихший класс одномоментно перевел глаза на Кольку Якушева. Его лицо сделалось багровым. Он зачем-то подергал себя за породистый прямой нос, забросил уже выложенные на парту тетради и учебники в старенький порыжелый портфель и с прямой независимой спиной вышел из класса.

– Пдмш… – бросила ему вслед нечто, состоящее из одних согласных, Люся Скобцева, но все перевели правильно – «Подумаешь!».

Сашка Вербицкий так и стоял на парте, а Галочка Харина возле него в тот момент, когда в класс вошел физик Иван Клементьевич.

– Эт-т-т-та-а-а еще штт-т-та-а-а такойя-а-а-а-а?! – прогудел шаляпинским басом физик, наткнувшись взглядом на Сашку, который до того очумел, что никак не мог догадаться спрыгнуть на пол.

– Это на него столбняк напал, Иван Клементьевич, – пропела Скобцева и оборотилась к Вербицкому с совершенно непонятным выражением круглого розового лица.

– Это я… – неожиданно вдруг ожила Галочка.

– Что «ты»?! – удивился физик.

– Я это… мы… в общем… шутили… понимаете… тетрадку мою на шкаф забросили… – Галя показала зажатый в руках «альбом». – А Вербицкий… он… в общем, достал… Спасибо, Саша, – выжала из себя Галочка и пошла к своей парте.

– Ерунда какая-то… – пробурчал Иван Клементьевич. – Прямо дети малые…

Он взгромоздился за кафедру, с которой любил вести уроки, а Вербицкий наконец спрыгнул на пол. Физика пошла своим чередом. Галочка осторожно вырвала из коричневой тетради «Пророка» сомнительную сентенцию про поцелуй, безжалостно скатала смятые листы под партой в тугой комок, засунула в портфель и принялась выводить на чистом клетчатом поле условие задачи, которую уже записывал на доске физик, яростно постукивая кусочком мела.

Все уроки Галочка просидела за партой, не отрывая взгляда от ее черной скользкой поверхности, и даже не выходила на перемены в коридор. Каждому учителю, который порывался выпроводить ее из класса, она жаловалась на головную боль, и ее оставляли в покое. Все то время, что не была поглощена русским и английским правописанием, окислительно-восстановительными реакциями, законами Менделя и тригонометрическими функциями, Галочка внутренним взором продолжала видеть то слившихся в поцелуе Скобцеву и Вербицкого, то взбешенное багровое лицо Якушева и ничего не могла понять.

Все в том же состоянии недоумения и растерянности она шла из школы домой. За углом продовольственного магазина ее поджидал Вербиций. Галочка испуганно вскрикнула, когда Сашка неожиданно вынырнул перед ней. Бросив быстрый взгляд по сторонам, одноклассник увлек девушку в нишу между дурно пахнущими гнилью полуразвалившимися овощными ящиками и в лоб спросил: