Вся Нортон. Зов Лиры - [4]

Зловеще загудела труба, вырезанная из рога варга. Так надсмотрщики созывают рабов на работу. Наступила полная тишина, словно все, собравшиеся под куполом Храма, затаили дыхание.

Затем из группы людей в коричневом выступил мужчина в кольчуге. В одной руке он держал боевой шлем, а второй сжимал рукоять меча, висящего в ножнах.

Крин снова прижал тряпку к глазам. С его губ готовы были сорваться все ругательства, какие он только знал, но юноша усилием воли совладал с собой. Во рту скопилась горькая слюна.

Валкар ждал, когда воин в кольчуге подойдет ближе. Он был спокоен и не сомневался, что сумеет справиться с жертвой, попавшей в его умело расставленные сети. Все пройдет гладко, как было уже три раза за последние четыре года. И еще один Дом будет вычеркнут из Свитка Высокорожденных.

Воин остановился у подножия лестницы, ведущей к алтарю. Вскинул голову и устремил взгляд на Голос Зеллона. В гробовой тишине зазвенел покатившийся по каменным плитам пола шлем, который мужчина выронил из рук. Не сводя глаз со жреца, он расстегнул пояс, и родовой меч упал на пол…

Крин задохнулся и впился зубами в запястье, чтобы не закричать от стыда и отчаяния.

Мужчина у подножия алтаря отрешенно принялся стягивать кольчугу. Коротко звякнув, она упала рядом с мечом. Человек остался не в одеждах родового коричневого цвета, а в серой рабской хламиде.

Валкар, не оборачиваясь, протянул руку к стоявшему позади надсмотрщику. Жрец знал, что все его слуги не сводят с него глаз и готовы повиноваться малейшему жесту. Надсмотрщик вложил в ладонь хозяина веревку с петлей на конце. Валкар сделал шаг вперед и легко набросил петлю на шею бывшего воина. Когда веревка охватила плечи, мужчина покорно опустился на колени. Из группы людей за его спиной вырвался приглушенный стон — им всем предстояло разделить участь своего господина.

— Хафнер, тяжесть твоих грехов перед Единым и Его слугами превысила меру терпения. Тебя призывают поклясться в том, что предаешь в рабство телом, разумом и душой не только себя самого, но и всех единокровных своих отныне и во веки веков. Будет ли на то твоя воля?

Крин закрыл глаза, но не мог заткнуть уши. Голос, зазвучавший в ответ, был ровным и бесстрастным. Голос человека, душа которого уже мертва.

— Я клянусь, что я, и мой Дом, и единокровные мои искупим все свои грехи тяжким трудом в течение жизни моей и моих детей, и детей их детей… отныне и во веки веков.

— Назови единокровных своих, раб, — приказал Валкар. — Они обязаны выйти на твой зов…

Человек, стоящий на коленях, слегка сгорбился. Его голова поникла, так что мужественный подбородок коснулся широкой груди.

— Шаресса, — тем же ровным, разве что более глухим голосом произнес он. — Илла, Ранор, Сонон…

В кучке людей, одетых в коричневое, раздался вскрик, и вперед шагнула женщина, прижимающая к груди младенца. За нею вышли двое мальчиков с печатью страха на лицах. Один из них сжимал рукоять длинного охотничьего ножа. Когда мальчик с ножом встал рядом с отцом, начальник стражи молча вырвал оружие у него из рук.

Вперед выступил надсмотрщик, в его руке болталось несколько веревок с петлей на конце. Он взмахнул раз, другой, и в конце концов все подошедшие к алтарю оказались символически порабощены. Но Валкар, заметив, что одна веревка осталась в руках надсмотрщика, сдвинул брови.

— Есть еще один твой кровный родич, раб, — с угрозой в голосе произнес жрец. — Где он?

— Он предал наш Дом, и теперь он не один из нас, — угрюмо ответил Хафнер. — За свою дерзость и непослушание он заслужил смерти и был бы мертв, если бы не прорубил себе мечом путь к бегству. Уже пять дней, как он отвергнут Домом, и больше никогда его имя не будет среди нас упомянуто.

— Он объявляется вне закона, — промолвил Валкар довольным голосом. — Единый благословит каждого, кто прольет его кровь. Да будет так! А ты, раб, знай, что твои грехи будут прощены после твоей кончины, поскольку ты оплатишь их своею кровью…

Глава стражи поднял оброненный Хафнером меч. Крин отметил, что он передал оружие младшему стражнику, который подобрал кольчугу и шлем. Надсмотрщик дернул за веревку, наброшенную на шею Хафнера, заставляя его встать. Затем он взял свободные концы остальных веревок и повел бывших господ к новой, незавидной жизни рабов.

Валкар пальцем подозвал начальника стражи и, склонив голову, о чем-то тихо посовещался с ним. Крин медленно разжал зубы, освобождая запястье. Во рту остался привкус крови. Теперь пора уходить. Мудрый человек уже давным-давно был бы далеко отсюда.

Но против мудрости восстала честь. Ее воплощением был меч, именуемый «Дарующий Надежду», меч, который эти ублюдки уносили сейчас из зала. Крин знал, что нельзя оставлять Дарующего Надежду в их руках… Он до последнего надеялся, что отец стряхнет кошмарное оцепенение, но за последние десять дней Хафнер превратился в совершенно чужого человека.

Ему были ведомы обычные человеческие ошибки и слабости, но никогда прежде он не болтал ерунды о смертных грехах и необходимости искупить их кровью Дома. Когда Крин вернулся с объезда пастбищ домой, его страшно поразили перемены в отце, особенно в его речах. Сперва юноше даже померещилось, что он ошибся и попал в чужой дом. И мачеха, правда с отблеском ужаса в глазах, все время поддакивала бесконечным и странным сетованиям отца о своих грехах. Сводные братья были так напуганы, что Крину не удалось добиться от мальчиков никаких внятных объяснений. Но охвативший семью леденящий страх — если это действительно был страх — не коснулся Крина. Он знал, чем это все закончится… Сцена, которая только что прошла перед его глазами, не раз виделась ему в кошмарных снах. Потому у него было время, чтобы составить план.