Вся Ле Гуин. Орсиния - [22]

А потом они медленно пошли дальше; дождь все усиливался. Когда они добрались до своего дома, он протянул руку, нащупал кирпичную стену у своего подъезда и, явно почувствовав облегчение, повернулся к Лизе и сказал:

— Больше не приходи.

— Спокойной ночи, Санзо, — сказала она в ответ.

— Видишь ли, все это ни к чему, — сказал он и тут же стал подниматься по лестнице. Лиза тоже пошла домой.

…В течение нескольких дней он уходил в мебельный магазин днем и торчал там до позднего вечера, возвращаясь домой только к ужину. Переделав всю работу в мастерской, он стал после обеда ходить в парк и продолжал эти прогулки, пока не задули зимние восточные ветры, принесшие дожди, ледяную крупу, мелкий, влажный грязноватый снежок. Когда приходилось весь день проводить в квартире, его постепенно охватывало такое нервное напряжение, что начинали дрожать руки и он часто не мог на ощупь найти нужный предмет, порой не мог даже сказать, что именно держит в руках и держит ли вообще что-нибудь. Эта душевная маята вынуждала его все больше и больше времени проводить на улице, и в итоге он явился домой с кашлем и головной болью. Лихорадка трясла его неделю, приступы кашля становились все сильнее, и теперь температура подскакивала каждый раз, когда он пытался выйти из дому.

Поглупев от слабости и болезни, он почувствовал, что на душе стало легче. Зато для Сары наступили тяжелые времена. Теперь она должна была готовить для племянника и Вольфа завтрак, платить за дорогие патентованные лекарства от головной боли, порой мучила Санзо до слез, а ночью ей не давал спать его кашель. Она привыкла к тяжелой работе и всегда могла как-то излить свое недовольство в придирках и жалобах; но на этот раз хуже всего была не дополнительная нагрузка — Сару безумно раздражало постоянное присутствие Санзо в доме, его напряженное мучительное состояние, его меланхоличность, его слепота, его безделье, его молчание. Это настолько выводило ее из себя, что по дороге в магазин она начинала орать на бедного Альбрехта, выкрикивая:

— Я не могу больше! Не могу оставаться с ним в одном доме!

Единственным человеком, которому удалось спастись от тяжелой зимы, оказался старый Вольф. За несколько дней до Рождества он отправился в пивную с десятью кронерами, которые ему ежемесячно выдавала Сара из его же собственной пенсии, вернулся оттуда с бутылкой и стал подниматься по лестнице; он одолел три пролета, четвертый не смог. Сердечная недостаточность свалила его прямо на лестничной площадке, где его и нашли часом позже. В гробу он выглядел более крупным мужчиной, чем при жизни, а его темное мертвое лицо, напряженное, невидящее, было удивительно похоже на лицо сына. На похороны пришли все старые друзья и соседи Вольфа; ради этих похорон Чекеи залезли в долги. Были там и Бенаты, но голоса Лизы Санзо не слышал.

Санзо перебрался из гостиной в комнатку без окон, где прежде обитал его отец, и жизнь покатилась дальше, только Саре теперь стало чуточку полегче.

В январе один из Евиных поклонников, красильщик с фабрики Фермана, видимо, совершенно обескураженный бесконечным сражением с другими претендентами, стал посматривать по сторонам и заметил Лизу. Если она и взглянула на него когда-нибудь, то совершенно равнодушно; однако, когда он пригласил ее погулять, она согласилась. Лиза оставалась по-прежнему спокойной, сговорчивой, она ничуть не переменилась, разве что с матерью они стали куда ближе, разговаривали друг с другом как ровня и работали вместе тоже на равных. Мать, разумеется, не раз видела этого молодого человека, но Лизе ничего не сказала. Лиза тоже помалкивала, лишь порой как бы невзначай сообщала: «Сегодня после ужина пойду погуляю с Дживаном».

Однажды ночью ветер, дувший с промерзших насквозь восточных равнин, наконец улегся и с юга подул теплый влажный ветер, принесший сильный дождь. А утром между камнями во дворе вовсю полезла трава, с шумом забили городские фонтаны, на улицах звонко разносились людские голоса, по небу плыли небольшие голубоватые облачка. В ту ночь Лиза и Дживан шли по излюбленному маршруту местных влюбленных — через Восточные Ворота за городскую стену, к развалинам сторожевой башни; там, на холодном ветру, при свете звезд он попросил ее стать его женой. Лиза смотрела на темные склоны огромного Холма, на дальние равнины, на огни города, полускрытого разрушенной крепостной стеной. Ей потребовалось очень много времени, чтобы ответить.

— Я не могу, — сказала она.

— Почему же нет, Лиза?

Она покачала головой.

— Ты, наверное, была влюблена в кого-то, и он уехал, или оказался уже женатым, или что-то вроде того? Я понимаю. Я так и знал, что нечто подобное у тебя уже случалось.

— Тогда почему ты просишь моей руки? — с мукой в голосе спросила она. Он ответил ей прямо:

— Потому что все это у тебя в прошлом; теперь настала моя очередь.

Она была потрясена таким ответом, и он, почувствовав это, предложил ей неожиданно смущенно:

— Подумай.

— Хорошо. Но…

— Просто подумай, и все. Подумать всегда хорошо, Лиза. Я как раз тот, кто тебе нужен. И я не люблю менять свои решения и отступать.

Тут Лиза даже слегка улыбнулась, вспомнив его ухаживания за Евой. А впрочем, решила она, он ведь действительно говорит правду. Он парень застенчивый, но упорный. «А что, если я за него выйду?» — подумала Лиза и тут же почувствовала, что заражается его смущением, одновременно ощущая его поддержку, заботу, надежность.