Вся чернильная рать... - [47]

«…в эмиграции была собачья тоска… Ни одного нового имени в литературе эмиграция не дала»[219] — так оценивал положение и перспективы русской литературной эмиграции 20-х годов Алексей Толстой, вернувшись на Родину.

Не так давно американский журнал «Ньюсуик» напечатал статью о нынешних эмигрантах — бывших советских писателях с многозначительно звучащим заголовком: «Голоса в пустыне». Вот что в ней говорилось: «Всецело занятые проблемами приспособления к новым условиям жизни… они… не создали в эмиграции ни одного заметного произведения, а то немногое, что они написали на Западе, оказалось низкого качества и не прозвучало… отрезанные от своих корней, они, похоже, не способны что-либо создать… Вместо того чтобы продолжать писать… они сидят во французских кафе, болтая по-русски и строя планы освобождения своей старой родины (ну чем не «союз меча и орала» с блаженной памяти Остапом Бендером! — А. Б.)… Пока они были в Советском Союзе, они считали себя страдальцами. Но здесь они потерялись. Их голоса — это голоса в пустыне»[220].

Похоже, что и американцы не очень-то жалуют потерявших родину сочинителей. Недаром один из таковых пожаловался как-то в еженедельнике «Нью-Йорк таймс бук ревью» (1980, 7 сентября): «Я в Ленинграде встречался с бо́льшим количеством американцев, чем здесь, в Америке».

В своей статье М. Фридберг взялся также доказать, что в советской литературе 60-х — 70-х годов произошло якобы «падение романа». Он считает, что «…вся послесталинская советская литература, ныне уже насчитывающая четверть века, дала мало новых романистов». А если, мол, и появилось «несколько интересных русских романов», то все они «были написаны диссидентами и опубликованы за пределами официальных советских каналов»[221].

Чем же было вызвано обнаруженное Фридбергом «падение» советского романа? Оказывается, желанием советских писателей «обойти политические вопросы». Именно это, считает советолог, и способствовало тому, что советские писатели отвернулись от романа «во имя короткой прозы»[222].

Степень понимания Фридбергом отличия романа от рассказа видна хотя бы в том, что он объявляет «небольшими рассказами»… весьма объемистые романы Ф. Абрамова «Две зимы и три лета» и роман Ю. Трифонова «Дом на набережной»!

Чуть ли не единственным романом, достойным внимания, он признает «Доктора Живаго» Б. Пастернака. Фридберг объявляет это сочинение «поэтическим романом», который, мол, «обходил открытые политические проблемы»[223].

«Поэтический роман»… «обходил открытые политические проблемы». Ложь и фальшь словесных ухищрений советолога применительно к этому роману становятся особенно очевидными на фоне вполне конкретных и определенных оценок произведения Б. Пастернака, которые давались тем же журналом «Проблемз оф коммьюнизм» в 1964 году: «…роман… несет в себе нечто большее, чем просто антисоветскую… полемику… каждая его строчка пронизана антиреволюционным зарядом»[224].

Несколько позже другой американский советолог — Эдвард Браун — цинично признавал, что роман Б. Пастернака «…использовался в качестве психологического оружия в «холодной войне»[225].

25 октября 1958 года «Литературная газета» напечатала письмо К. Симонова, К. Федина, Б. Лавренева, А. Кривицкого и Б. Агапова, которое они направили Б. Пастернаку еще в сентябре 1956 года. Авторы письма дали четкий анализ этому роману и объяснили мотивы отказа редколлегии журнала «Новый мир» печатать его на своих страницах. В письме говорилось: «Вы написали роман сугубо и прежде всего политический, роман-проповедь. Вы построили его как произведение, вполне откровенно и целиком поставленное на службу определенным политическим целям… Ваш роман… глубоко антидемократичен и чужд какого бы то ни было понимания интересов народа. Все это, вместе взятое, проистекает из Вашей позиции человека, который в своем романе стремится доказать, что Октябрьская социалистическая революция не только не имела положительного значения в истории нашего народа и человечества, но, наоборот, не принесла ничего, кроме зла и несчастья.

Как люди, стоящие на позиции, прямо противоположной Вашей, мы, естественно, считаем, что о публикации Вашего романа на страницах журнала «Новый мир» не может быть и речи».

И вот теперь, спустя десятилетия, М. Фридберг лепечет: «поэтический роман»… «обходит политические проблемы»… Советолог прекрасно понимает политическую суть романа Б. Пастернака. И она его вполне устраивает с классово-буржуазной точки зрения. «Поэзия» и «обходы» тут ни при чем, они служат как бы дымовой завесой, призванной скрыть подлинные намерения антикоммунистов. Очень уж им хочется «поруководить» советской литературой, дать ей направление, желаемое советологами, разъяснить, на чем, на каких проблемах следовало бы сосредоточить внимание советских писателей, чтобы их произведения получали одобрение с «того берега».

М. Фридберг считает, что для советской литературы «нет необходимости заниматься социальными проблемами»[226]. Вот если бы советские писатели отошли возможно подальше от «больших общественных проблем», а социальные вопросы оставались бы «на заднем плане», да если бы сюжеты касались исключительно «земных событий в жизни негероического (!) народа», если бы писатели целиком сосредоточились на «индивидуальных, зачастую интимных отношениях мужчин и женщин…»