Вступая в жизнь - [56]

– Николай Николаевич, что бы вы хотели пожелать нашему поколению?

– Прежде всего чтобы вы никогда не узнали, что такое война, что такое сто граммов хлеба в день, что такое настоящие выстрелы. Чтобы не увидели, как льется кровь человеческая. Все в ваших руках – путь к знаниям, светлая дорога жизни, космические полеты и многое, многое другое.

Хочется, чтобы ваше поколение росло таким же честным, трудолюбивым, мужественным, как все предыдущие поколения советских людей.

Лев Иванович ЯШИН: «ЕСЛИ ТЫ ДОКОПАЛСЯ ОДНАЖДЫ ДО СОБСТВЕННОЙ ОШИБКИ, ТО ДРУГОЙ РАЗ ЕЕ НЕ ПОВТОРИШЬ»

Кто не знает нашего знаменитого вратаря Льва Яшина?! Чемпион Олимпиады 1956 года в австралийском городе Мельбурне, участник советской сборной команды, завоевавшей Кубок Европы, обладатель бронзовой медали чемпионата мира по футболу 1966 года, многократный чемпион СССР, заслуженный мастер спорта... Пятнадцать лет он был бессменным вратарем сборной СССР. Воспитанник московской команды «Динамо» Лев Яшин и после того, как покинул футбольные ворота, остался верен своему спортивному обществу. Все свои знания, любовь к спорту, богатый жизненный опыт Лев Иванович без остатка отдает юной смене.

Издательство «Правда» в 1976 году выпустило книгу Л. Яшина «Записки вратаря».

Одну из глав этой книги (с некоторыми сокращениями) предлагаем вашему вниманию.

Выбор

Мы, две дюжины подростков, выстроились у футбольного поля заводского стадиона неровной шеренгой – тощие, мосластые, нескладные ребята. На стадион пришли прямо с работы, кто в чем – в пиджачках, курточках, спецовках, в тапочках, сапогах, разбитых тупоносых ботинках, что выдавали ремесленникам, в сатиновых шароварах, лыжных фланелевых штанах, потертых коротких брючках. Ходивший вдоль этого странного строя человек измерял каждого из нас коротким взглядом и тут же называл его место в команде. Когда очередь дошла до меня, человек сказал:

– Будешь стоять в воротах.

Может, надо было поспорить или хоть спросить, чем это я ему не понравился. Может, надо было сказать ему, что еще в довоенном дворе, когда мы резались в футбол, я всегда играл впереди и котировался как приличный бомбардир.

Но я не стал ни объяснять, ни спрашивать, ни спорить. В ворота так в ворота. Главное – поиграю. А начнешь объяснять – глядишь, прогонят...

За годы войны я забыл об играх и, когда в одно прекрасное послевоенное весеннее утро увидал в заводской проходной большое объявление: «Желающие играть в футбол записывайтесь в секцию у Владимира Чечерова», – глазам своим не поверил.

Я сразу пошел искать указанную в объявлении комнату, а уже вечером стоял в строю своих нескладных сверстников у кромки футбольного поля. Как состоялось мое посвящение во вратарский сан, вам уже известно. Не знаю, как к другим его «крестникам», но по отношению ко мне у Чечерова, которого мы все любили и, хоть был он нестар, называли «дядя Володя», оказалась легкая рука.

Играл и тренировался я ежевечерне. Наши окна выходили на стадион, и я, умывшись и переодевшись, выскакивал на поле прямо из комнаты.

Немало порвали мы собственных тапок, истрепали трусов и маек, пока выдали нам казенное обмундирование. Еще позже дали бутсы. Сперва большие, разношенные, разбитые игроками взрослой команды и за ненадобностью списанные, а уж потом – поменьше и поновее. О том, как ложится на ногу или замирает в твоих объятиях новенький, абсолютно круглый, нештопаный мяч, мы тоже довольно долго не знали. Таких мячей было в клубе два, и выдавали их только взрослым, да и то не на тренировки, а на игры. Мы же пробавлялись стареньким, с латаными-перелатаными покрышками, отчего камеры то и дело лопались.

Каждая неделя кончалась для нас праздником – игровым днем. Утром мы собирались с чемоданчиками у заводской проходной, садились в открытый кузов полуторки и отправлялись на городской стадион. Предстояла очередная встреча на первенство Тушина.

На стадион я входил уже не с одним, а с двумя чемоданчиками. Второй принадлежал Алексею Гусеву – вратарю взрослой команды. Носить его вслед за хозяином была моя обязанность, непременная и приятная. Раз тебе сам главный вратарь завода доверил свой чемодан – значит, ты уже чего-то стоишь.

Сначала играли мы, юноши, а Гусев стоял за моей спиной и прямо здесь же как мог учил уму-разуму. Вслед за юношескими на поле выходили мужские команды, и тогда мы менялись местами: Гусев вставал в ворота, я занимал место по другую сторону сетки.

Моя жизнь складывалась безоблачно, и время летело незаметно. Работа, учение, футбол, хоккей (в него я играл не в воротах, в нападении) – всюду дело клеилось. Одолел семилетку. В свои неполные восемнадцать лет был уже и слесарем, и строгальщиком, и шлифовальщиком...

А потом накопившаяся за годы усталость начала давать о себе знать. Что-то во мне вдруг надломилось. Никогда не слыл я человеком с тяжелым или вздорным нравом. А тут ходил какой-то весь издерганный, все меня на работе и дома стало раздражать, мог вспыхнуть по любому пустяку. После одной такой вспышки я собрал свои вещички, хлопнул дверью и ушел из дому. Ходить на завод тоже перестал.

Как назвать мое тогдашнее состояние? Хандра? Депрессия? Не знаю. Знаю только, что посетило оно меня единственный раз в жизни и достигло в этот единственный раз таких размеров, что справиться с ним я долго не мог. Ничего не ощущал, кроме опустошенности.