Встревоженные тугаи - [2]

– Здравствуйте, ребята. Рассаживайтесь. Проголодались, должно быть, с дороги.

– Здравствуйте, – нестройно отвечали парни, Рублев же картинно развел руками, будто от избытка восторженных чувств, затем поклонился Тамаре Васильевне.

– Потрясно, мадам! Я в нокауте, – с явной иронией восклицал он. – Почти «Метрополь». И даже нежные женские руки подадут солдатский борщ. Я бы назвал эту столовку лучшей в Союзе.

Рублев сел за ближний стол, небрежно, как ресторанный завсегдатай, смял салфетку, пододвинул к себе вазу с цветами.

– Аромат полей. В «Славянском»…

Тамара Васильевна удивленно посмотрела на Рублева, пожала плечами в недоумении, хотела что-то сказать, но ее опередил ефрейтор Павел Бошаков. Он положил ему руку на плечо, твердо сдавив. Сказал со спокойной уверенностью в правоте своих действий.

– Руки не помыл. На кухне умывальник.

Рублев недовольно дернулся, но ефрейтор Бошаков еще крепче сдавил ему плечо – Рублев поднял голову, увидел строгое лицо, ежик светлых волос и, неторопливо смерив взглядом ефрейтора с головы до ног, определил мысленно: «Все при нем. В меру высок, в меру развит. Интеллигентом смотрится», – и, ухмыльнувшись, протянул развязно:

– Они у меня чистые. Я их в казар-рме тщательно…

– Не очень тщательно. Грязь на руках. Пройди на кухню, отмой.

Бошаков, не сознавая этого, повторял поступок своего первого наставника. После ПТУ (отец, главный инженер завода, настоятельно посоветовал начать трудовую биографию у станка) Бошаков пришел в молодежную бригаду, наставником которой был пожилой рабочий, щедрой души человек. Все звали его Фадеичем.

Не успел еще Павел ознакомиться по-настоящему с делом и с ребятами, как Фадеич собрал бригаду и стал советоваться:

– Тут намедни мать-наседка одна прибегала. Кудахчет: сладу с сыном нету никакого, возьмите, дескать, на воспитание. Одна, мол. Муж на фронте погиб. Ну что, возьмем? Я-то думку держу, взять следует.

Кто же станет возражать наставнику? Ему видней. А встретить парня по-хорошему ребята пообещали. Так и сделали. Станок, на котором ему предстояло работать, вычистили до блеска, инструменты разложили. Обо всем, в общем, позаботились. А парень с ухмылкой так:

– Ажурчик. Вот спасибочки! Вот бы еще кто кнопочку нажал, чтобы это чудо современной техники закрутилось…

Подошел к нему Фадеич, пятерней своей жилистой взял его за плечо, как тряхнет.

– Я те, сукин сын, поразглагольствую! Хошь, чтоб люди уважали, засучай рукава. Ну!

Включил, конечно, станок сам, но явно не с энтузиазмом. В общем, волынил поначалу да ершился, но ребята дружно на него влияли, а Фадеич то отчитает, то душевно с ним поговорит. Взял в конце концов в толк, где верный путь по жизни. Спасибо потом говорил.

Бошаков еще крепче сдавил плечо Рублева.

– Ну!

Рублев нехотя встал и пошагал за ефрейтором на кухню. И только вошли в нее, Бошаков остановился.

– Давай знакомиться. Павел Бошаков. Секретарь комсомольской организации. Посещал и «Метрополь», и «Славянский базар», – тихо, чтобы не слышно было в столовой, заговорил Павел. – А позвал я тебя сюда не руки мыть, а мозги просветить. Запомни, нежные женские руки у жены нашего начальника. Звать ее Тамара Васильевна. Если хотя бы одну пошлость в ее адрес скажешь, солдаты не поймут и не простят тебя.

– Я…

– Все. Если понял, иди обедай.

А Тамара Васильевна, подавая молодым пограничникам уху с крупными кусками маринки, расспрашивала о доме, о родителях, о невестах. Интересовалась, какой самый любимый писатель, какая самая любимая книга – вопросы эти она задавала по-матерински ласково, и солдатики сразу же проникались к ней уважением, отвечали охотно.

– А как тебя звать? – спросила она Рублева, когда поставила перед ним тарелку с ухой.

– Маман Мишенькой звала, подружки мои – Мишелем.

– Миша – лучше. По-русски. А родители?..

– Пр-редки во здр-равии. Пр-ри деле, – не дослушав вопросов, заговорил Рублев. – А книги? Вы конечно же помните р-рекомендации Фамусова?

– Плохо, Миша, что не читаешь. Плохо.

Рублев хотел что-то ответить, но, покосившись на ефрейтора Бошакова, разговаривавшего у соседнего стола с Кирилловым, промолчал.

2

Майор Антонов собирался пообедать вместе с прибывшими новичками, однако времени у него не хватило. Замполит старший лейтенант Ярмышев, который ранним утром уехал к геологам и должен был вернуться, почему-то задерживался, и беседу у обелиска на могиле парторга колхоза «Светлый путь» пограничника Субботина предстояло провести ему самому. Переносить беседу на следующий день майору не хотелось, дабы не нарушать правило, им же самим установленное: пополнение заставы в первую очередь знакомится с ее боевой историей вначале у обелиска, затем и в Ленинской комнате. Обычно такая беседа длилась часа два. Не меньше времени она должна занять и нынче, поэтому он решил, пока обедают солдаты, подготовиться к боевому расчету, составив план охраны границы. Но прежде майор взял личное дело Рублева, чтобы познакомиться с биографией солдата, который, как он понял уже, создаст много хлопот и офицерам, и сержантам.

«Посмотрим и характеристику, какую дали на учебном пункте».

Автобиография начиналась так же, как почти у всех солдат: учился, окончил десять классов. Однако последняя фраза заставила майора Антонова обратить на нее особое внимание. Рублев писал, что полтора года решал, поступать ему в институт или идти в армию.