Встретимся на высоте - [36]

Скоро откуда-то снизу, очевидно из-под плотины, послышался Тонькин и Валькин разговор.

— Видишь, как плещет на колесо-то.

— А у нас не такие. Мы когда с отцом в хутор ездили к бабке, так там прямо в степи, в поле стояла. Крылья на ней огромные, медленно так крутятся.

— У вас ветер крутит, а тут вода.

— Наташа, а ты что не пошла? Замерзла? — Панька присел рядом с Наткой на сани.

— Ага. На валенке дырка. Снег набился.

— А что же Толя не подошьет?

— Дак она с прошлого года. Я и сама забыла.

— Ну, если что, приходи на конный. — Панька взял из передка охапку соломы и бросил на ноги Натке. — У нас с дедом и войлок, и дратва есть.

Послышался стук жерновов, Панька вскочил и побежал в мельницу. Когда он вернулся и снова сел в сани, Натка сказала:

— А знаешь, как я на тебя рассердилась в тот раз, и на учительницу тоже. Вот, думаю, ничего себе. С ошибками — и хвалят. А когда прочитала… Ты его раньше придумал или на уроке?

— Ну как бы я раньше. Я же не знал, что учительница задаст.

— И песню эту, которую на проводах поют, ты написал?

— Песню ту женщины сочинили. Хором. Я им только немножко помог. А хочешь, новую прочитаю? — Панька взял в волнении соломинку, покусал ее. — Помнишь, Галина Фатеевна про партизанку читала нам?

— Ну.

— С той поры я про партизанку все думать стал. Вечером лежу на полатях и все думаю. Вроде и не хочу, а все равно думаю. Ну вот слушай.

Скажи мне, солнце красное,

Где милая моя?

А солнце мне ответило:

       — Увы, не знаю я.

       Спросил я звезды ясные:

       — Скажите, где она?

       А звезды мне ответили:

       — Расстреляна она.

Мы видели, мы слышали,

Как ночью при луне

Мечту твою прекрасную

Поставили к стене.

       Она с улыбкой бледною

       Взглянула на восток

       И, словно чайка белая,

       Упала на песок.

С тех пор другою милою

Душа моя полна,

Винтовка моя верная —

Законная жена.

Панька тихим голосом, нараспев читал песню. Натка внимательно слушала и смотрела на мерцающий под лунным сиянием снег, на зубчатую стену таинственного и молчаливо темнеющего высокого леса, а видела она то, о чем читал Панька. И на душе ее становилось горько. Вместо девушки ей почему-то представлялся ее двоюродный брат Горчик, от которого на прошлой неделе пришло письмо, а на другой день похоронная.

— «В живых от роты остался один».

— Что ты сказала?

— Я говорю, брат Горчик написал: «В живых от роты остался один», и на следующий день его убило. — Натка отвернулась от Паньки и прикрыла лицо варежкой. — А ты разве видел чаек? — через некоторое время спросила она.

— Дак их обязательно, что ли, видеть надо?

— А как ты говоришь: «и словно чайка белая»?..

— Ну как? В песнях же поется.

— И вот про винтовку. Как-то непонятно.

— А это военная тайна, — рассмеялся Панька и поднялся с саней. — Пойду посмотрю, как там мелет.

— Я дак в первый раз вижу такое! — послышался снова Валькин голос.

Все реже делала она замечания девчонкам. Все больше привыкала к деревенской речи. Порой и сама с удовольствием вставляла понравившийся оборот или слово.

— Ой, Натка, какая жуть под плотиной! Брр! — Валька подбежала к саням и, сев рядом с Наткой, тоже начала зарываться в солому. — Вода плещет, колесо шумит. Темень, хоть глаз выколи, а в углу что-то светит! — обычно грустные глаза ее оживленно сияли. — Тонька говорит, там водяной сидит. — Валька громко чихнула и рассмеялась.

Вернулся Панька быстро.

— Долго еще ждать? — зябко повела плечами Валька.

— А ты думала. Это тебе не Белая и не Кама.

— И даже не Танып, — поддержала брата, подходя к саням, Тонька. — Мать на Танып ездила. Вот там, говорит, крутит. А в Ольховке воды кот наплакал.

— Идите-ко посмотрите, — таинственно сказал Панька. — Только без шума.

— А что?

— Да ну, мы уже насмотрелись!

— А то, что вика-то наша побелела очень. Вначале вообще одна мука сыпалась.

Девчонки переглянулись.

— Летом же мололи для колхоза. В желобах, наверно, осталось, — предположила Тонька.

— Хех. Летом. Я подставил ладонь, а она… — Панька помолчал, сосредоточенно глядя на свою ладонь, и все тоже посмотрели на Панькину ладонь, — …а она еще теплая, — шепотом закончил Панька.

Девчонки не двигались и ошеломленно молчали.

— А Аркашка-то, помните, горох таскал?

— Ага! Может, они тот мешок из конторы стянули, — торопливо сказала Натка и уставилась на подружек.

— А ну пошли, — скомандовала Тонька, и они все трое побежали вслед за Панькой. Девчонки проверили все углы, заглянули во все клетушки и даже в деревянный четырехугольный ковш, на дне которою еще темнела несмолотая вика, но ничего подозрительного не нашли.

Когда мельничиха грузили с Панькой в сани мешки, Тонька подтолкнула брата.

— Ты у нее спроси.

— Спрашивал. Она говорит, это от лета, когда для колхоза мололи.

Всю обратную дорогу ребята высказывали разные догадки.

— С лета? Не может быть! В сентябре еще посыпку мололи.

— Потом лебеду недавно давали на трудодни.

— А если тот, который на коне ехал? Только что смолол. Бросил мешок на лошадь перед собой и увез.

— Дак он что, сам смолол? Тетка же Кия молчит.

— А кто в лес муку повезет?

— Может, это Быргуша на Бутышкине, — предположила Валька.

— Мели Емеля, твоя неделя, — прыснула Тонька.