Встречный огонь - [26]

Издали наблюдая за схваткой двух огней, люди застыли в изумлении.

— Вот это да! Вот это битва! — кричал Володя, размахивая руками.

И вдруг огненная стена осела, рухнула, и на месте, где только что бушевало высокое пламя, закурились тут и там тоненькие дымки. Остро запахло гарью, и хотя над землей уже сгущались сумерки, отчетливо было видно черноту сожженного луга и раскоряченные деревья, похожие на сказочных чудовищ.

Неожиданная быстрота, с какой прекратился пожар, ошеломила всех: неужели все кончено? Бадма схватился за лопату и начал быстро кидать землю в те места, где еще светились огоньки, но Евсей Данилович остановил его.

— Не надо, — сказал он и устало опустился на валежину. — Это уже не страшно. — Пот ручьем катился по его лицу, он обмахивался фуражкой, чувствуя, как постепенно освобождается от напряжения. Дело, которое он взял на свою ответственность, благополучно завершилось. — Ну, что? Давай закурим, что ли? Бадма! Бросай лопату…

— А я боялся… Верно, верно говорю, боялся, — подходя к парторгу и расплываясь в широкой улыбке, заговорил Бадма. — Думал, огонь кепку с меня сорвет, хлестал как бешеный.

— Видел, видел, как ты улепетывал, — поддел его Цырен и засмеялся. — Что, неправда?

Они уселись рядом с парторгом. Вскоре сюда подошли и остальные, стало шумно. Люди наперебой заговорили о том, что каждый из них пережил в те минуты, пока два огня в смертельной схватке боролись друг с другом и оба разом испустили дух, вспоминали о прежних пожарах, и в этих рассказах переплеталось печальное и смешное.

Подошел Володя. Возбужденно жестикулируя, он начал пересказывать огненное зрелище.

— Первый раз вижу, чтобы так тушили пал, как сегодня. Мы там по краю землей закидали, чтобы дальше не прошло, — обратился он к парторгу, — может, не надо отсюда уходить пока?

Евсей Данилович вдруг закашлялся и с минуту не мог прийти в себя от надсадного, удушливого кашля, он уперся рукой о землю, а спина его так и ходила ходуном. Наконец, успокоившись, он сказал, что всем оставаться не нужно, а вот человек десять пусть останутся на всякий случай.

— А вы домой поезжайте, Евсей Данилович. Мы тут подежурим. Я, Цырен, мои ребята…

— Конечно, правильно! И я останусь…

— И я…

Евсей Данилович улыбнулся через силу, зная, что никуда он отсюда не уйдет до тех пор, пока не убедится, что опасность миновала. Ночь ведь… Ему все равно где отдыхать: дома или тут.

В сумерках и не заметили, как небо заволокло тучами. Люди опомнились, когда загрохотал гром и на землю упали первые тяжелые капли.

Все оживились сразу, вскочили на ноги, забегали, радуясь и удивляясь тому, что природа пришла им на помощь.

— Смелей, давай смелей! — кричал Володя, воздев к небу руки, словно готовился принять на себя всю тяжесть воды, которая обрушится сейчас на землю.

И тут зашумел дождь. Стянув с себя рубашки, подставляя спину и грудь струям воды, ребята, озаряемые молнией, бегали и приплясывали в каком-то непонятном танце, хлопая друг друга по голым плечам и спинам.

«Одна стихия сменила другую», — думал парторг и с улыбкой поглядывал на резвящихся парней.

— Евсей Данилович! — закричал Володя. — Идите к нам, а то простудитесь.

Он подбежал к парторгу и потянул его за руку, и сразу несколько парней, помогая ему, стали вовлекать Евсея Даниловича в свой круг, но тот, смеясь, отмахнулся:

— Потом, ребята, потом! Я вам и русскую спляшу, и камаринскую… А сейчас пора уходить…

Похватав рубашки, весело переговариваясь, они гуськом потянулись на майлу, к табору.

20

Было еще светло, когда Балбар пришел на площадку, где лежали его бревна.

С какими надеждами и с какой любовью он заготовлял этот лес два года назад!

Балбару вспомнилось, что на заготовку леса для постройки нового дома он потратил тогда дней десять. Колхозный шофер помогал возить, правление колхоза Балбара отпустило, все знали: парень жениться надумал, пусть строится, раз такое дело. И на трелевке помогли. Сколько радости было тогда у Балбара! Ему казалось, что каждый удар топора приближает его к счастью. Лучистые глаза Даримы как будто смотрели на него из-за каждого дерева…

«Она и тогда не любила меня. Дурак я! Да разве есть на свете любовь? — Балбар погладил бревно рукой и задумался. Вспомнил опять Дариму, ее злой, ненавидящий взгляд и последние слова, в которые она вложила все, что накопилось у нее в душе… — Напрасно приехал сюда. И лес этот… Какой из меня торгаш?»

Он вдруг сорвался с места и, не помня себя от ярости, охватившей его, стал быстро собирать сухие ветки, сучья и запихивать их под бревна. Да, он решил это сделать, решил! И ничто его не остановит теперь. Он все собирал и собирал сушняк, потом присел на корточки перед бревнами, нашарил в кармане спичечный коробок, но долго не мог зажечь спичку, отбрасывал одну за другой и ругался.

«Пусть все пропадет к чертям! Мне ничего не нужно!»

Трясущимися руками он поднес наконец зажженную спичку к смолистым сосновым веткам и отбежал прочь.

Огонь занялся не сразу, он медлил отчего-то, но когда густой дым обвил бревна и пламя стало пожирать их с треском, Балбару сделалось жаль и себя, и своего труда, и надежд, которые не оправдались. Каждая зарубка, каждая метка на этих бревнах уносила с собой прошлое… Он опять вспомнил Дариму. Горите, горите, бревна! Черт с вами!.. Если жить, то все надо начинать сначала!