Встречный катаклизм - [18]
А еще здесь любили коллектив. Любили ходить, взявшись за руки, дабы доверить другому штурманскую работу в этом сложном для навигации мире. И обувь завязывали бинтами, вместо шнурков.
А еще здесь любили великий спорт – шахматы, безопасный особенно при наличии картонной доски. Некоторые умели играть. Более того, вселенные некоторых были замкнуты на шахматах. Было бы интересно выставить местных чемпионов на тур международного уровня, ведь мозги любого гроссмейстера все же хоть иногда отвлекаются от любимого дела, а здесь – только стрельба по цели, попытка вести пули до конца, до лобового столкновения. Вот только проигрывать здешние чемпионы не любили, может, потому и доски деревянные здесь мало применялись. Кто знает? А вот призы были – сигареты. И уйма болельщиков, степенно почесывающих макушки и затылки. А некоторые подпирали кистью головы, и с них вполне можно было ваять скульптуры архимедов и спиноз.
В общем, Павел Львович Гриценко представлял среди этого царства абсурда умильную картину – ну просто ясное сухое утро после дождливой бесконечной осени в лужах. Павел Львович сидел на лавочке, вкопанной и вбетонированной в землю так основательно, что она вызывала ассоциации с «линией Маннергейма». Больной был один, взгляд его устремлялся вдаль, пронизывая стены и колючую проволоку насквозь, куда-то в другие миры, абсолютно не связанные с этим.
– Он представляет опасность? – с сомнением поинтересовался Роман Владимирович Панин у сопровождающего врача.
– Нет, никакой. Но он полностью неизлечим, его галлюцинации заслонили все. Кроме того, за время нахождения у нас его никто не посещал. Вообще-то наши пациенты имеют отпуска раз в полгода. Однако те, кто никого из родственников не интересует, помещаются со временем сюда. Они обречены до конца дней коротать свои дни тут. А Адмирал спокойный человек, только несколько раз были припадки.
– Вы пытались найти его родственников?
– Да, это обязательное дело. Поверьте, нам вовсе не интересно держать здесь лишних – учреждение переполнено: на каждую койку в среднем по два с половиной пациента. За последние лет десять сумасшедших в стране прибавилось.
Панин внезапно решился спросить о постороннем:
– А вас, Яков Макарович, что тут держит? Если не секрет, конечно.
– Деньги, льготы, ранняя пенсия, – жестко обрезал доктор и тут же признался: – Да вообще-то я больше ничего и не умею, как следить за этими.
– Понятно. – Панина смутила его злоба, и он ушел от темы. – А можно поговорить с этим… пациентом?
– С Адмиралом? Это мы его так называем. Еще бы нет. Тут я могу не волноваться, что вы его по незнанию чем-то зацепите. Он действительно интересный экземпляр. Похоже, правда, бывший моряк. Но мы, помнится, уведомляли Министерство ВМФ и гражданский флот. У них такой не значится.
– Тогда мы побеседуем.
– Валяйте.
25
Ловцы
Гигантская мощь находилась под его ногами, и вся она ему подчинялась. Далекий нос исполина резал безразличное к боли море, вдавливая в него шестьдесят пять тысяч тонн своего водоизмещения, толкаемого вперед тремя неутомимыми котлотурбинными установками. А впереди, ниже адмирала Гриценко, пялились вдаль, в неизвестность, орудия двух передних башен – молчаливые, 406-миллиметровые, ждущие своего часа. Гриценко взирал на них сквозь откинутые защитные створки боевой рубки. Самого адмирала со всех сторон прикрывала от внешних опасностей толстенная – более четырех сантиметров – броня.
Шел тысяча девятьсот пятьдесят пятый год. Уже отшумела заваруха в Корее, когда заокеанские варвары не смогли придумать ничего иного, кроме десяти атомных зарядов, чтобы остановить освободительную армию Мао. Если не считать разгорающегося очага сопротивления в Южном Вьетнаме, партизанской войны на Тайване, в Индонезии, в Таиланде, Камбодже и Бирме, Восточная Азия была хоть куда, по крайней мере в морях и океанах. Однако сейчас боевое соединение адмирала Гриценко неслось со скоростью двадцать восемь узлов по давно ставшей родной для советских моряков акватории Филиппинского моря вовсе не на учения. Оно рассекало волны, готовое и желающее ударить из своих главных калибров по прямому, смертельному врагу. Соединение было небольшим, всего три корабля, из них один линкор, два других – тяжелые крейсера, уменьшенные копии двухсотсемидесятиметровой громадины «Советская Украина». Линкор был старым морским волком, вторым в серии после «Советского Союза», потопленного в неравном бою с янки в Большом Австралийском заливе возле Тасмании зимой сорок восьмого. В свое время Гриценко, еще не адмирал, а капитан первого ранга, присутствовал на спуске «Советской Украины» со стапелей осенью сорок четвертого в красивом городе Николаеве. Этот корабль стал тогда необходимым пополнением к морально устаревшему трофейному флоту, реквизированному у империалистической Италии и подстилки фашистов – территориально обрезанной Франции. Конечно, он был чрезмерно силен для узостей Средиземного моря, да и не нужен после полного вытеснения оттуда Владычицы морей. Но тем не менее линкор успел поучаствовать в боях, продемонстрировав на деле свою мощь и дальнобойность. Так что когда через два года его подменили «миниатюрные» – двести пятьдесят метров длиной – красавцы «Севастополь» и «Николаев» с меньшими калибрами, но зато более подвижные и маневренные, линейный корабль отправился в изначально назначенную ему широкую акваторию, в которой можно развернуться на славу. И тогда вице-адмирал Гриценко был рад встретить своего друга здесь, хотя в распоряжении Тихоокеанского флота имелись теперь куда более мощные трофейные линкоры типа «Ямато». Но ведь кашу маслом не испортишь? Тем более что империализм никак не желал покуда загнивать окончательно, даже несмотря на помощь, оказываемую ему в этом деле всем прогрессивным человечеством.
