Встречное движение - [89]

— Он ничего не знает об этом… — поспешно начал я, — здесь — мой дом, здесь — моя семья… Там, если абсолютно честно, мой крест…

— Да, — Сарычев тяжело поднялся, — дом-то дом, а живешь где?

— Где придется, — признался я, — порой нигде…

— Ну, ладно, — Сарычев махнул рукой, — поговорили и договорили… Что еще у тебя?

Я растерялся: не мог же я после всего сказанного попросить у него денег. Много денег. Все, что есть.

— Ничего… я пошел…

— Погоди… — мы уже стояли с ним в коридоре, он словно бы что-то вспоминал, — ах, да, вот еще что: слушай, тут такое дело — туберкулез почки. Отправляют меня в Алупку… Помнишь, я там отдыхал? Ну опять! А газеты брать некому… и вообще, если это не меняет твоих планов, может, поживешь здесь… месяц-другой… Как ты на этот счет?

— Нормально, — неопределенно ответил я: так вот, вот куда я приведу Светлана на месяц-другой… А «самоубийство» потом, «самоубийство» успеется…

— Я еще не знаю, когда еду, — сказал Сарычев, — билета, понимаешь, не взял — все перейти дорогу думаю, — он вдруг ухмыльнулся, — может, ты мне возьмешь?

— Конечно, — поспешно согласился я, — а путевка с какого?

— Ах, да, — спохватился Сарычев, — путевка… с завтрашнего. Боже, как я любил его, как любил — только поэтому так ненавидел за эту жалкую, унижающую старость!

— Ты уверен, что с завтрашнего? — спросил я и в ужасе поймал себя на том, что впервые в жизни обратился к Сарычеву на «ты»… Как к ребенку?!

— Да, — ответил он, и что-то определенное мелькнуло в его глазах, словно бы тень пролетевшего давным-давно того самого болида, — я сам возьму… ты иди, иди!

И я ушел, даже не попрощавшись, потому что не знал, с кем на самом деле говорю и как мне теперь его называть.

Нетерпение охотника, столь долго и безрезультатно поджидавшего жертву, сменилось усталостью — Макасеев отчетливо понимал, что отец Игоря вряд ли окажется целью его поисков, скорее — первым шагом на новом, еще не пройденном пути. Кто-то, должно быть, воспользовался паспортом семидесятилетнего старика, кто-то из близких, возможно, тот, кто был промежуточным или связующим звеном между Алексеем Семеновичем Левиным и Игорем…

— Хорошо бы, чтобы это оказалась Светлана Чеховская, дочь друга, подруга сына, жена хирурга, знающего топографию шеи, — думал Макасеев, как бы признаваясь себе в том, что на новую версию, на незнакомых лиц у него уже нет сил.

Несмотря на начинающуюся к вечеру поземку, он решил немедленно, не откладывая на завтра, идти к Левину…

— Алексей Семенович, дорогой! — без малейшей вопросительной интонации, сразу шагая через порог в квартиру, начал Макасеев, угадав в лысом старике, открывшем ему дверь, Левина. — А я к вам. Не ждали небось?

Он протягивал ему руку, широко улыбался, говорил как давний приятель, уверенно шел по коридору коммунальной квартиры, энергично отряхивая о колено залепленную снегом меховую шапку…

И, первым войдя в комнату, дверь которой оставалась незакрытой, едва ли не тут же получил ответ на еще незаданный вопрос: на столике у окна стояла пишущая машинка с вправленным в нее, наполовину напечатанным листом — это была не только не ТА машинка, поскольку ту уже сдали в ателье проката, но и не ТАКАЯ, в чем Макасеев убедился, бегло глянув на шрифт…

— Что печатаете, Алексей Семенович? — весело, чтобы оправдать нахальное свое заглядывание, спросил Макасеев.

— Слова, слова, слова, — весело же отозвался Левин.

— Сразу на двух машинках? — Макасеев подмигнул Левину.

— То есть? — не понял тот.

— На этой, я вижу, — прозу, а на той, что взяли в прокате?.. Алексей Семенович в задумчивости опустился на стул.

— Э-ге, — невольно подумал Макасеев, — неужели все-таки…

— Что еще натворил этот сукин сын?! — вдруг с яростью спросил Левин.

Ах, как хотелось Макасееву остаться порядочным человеком, но искусство следствия требовало жертв, и поэтому, ни на йоту не усомнившись, он сказал, глядя прямо в глаза Левину:

— Его убили…

Алексей Семенович недоверчиво посмотрел на Макасеева.

— Вы уверены? — с… усмешкой спросил он.

— Уверен! — ответил Макасеев, поражаясь тому, что все, кто знал Игоря, не верили в возможность его смерти.

— Кто вы?! — Алексей Семенович резко поднялся и оказался в столь непосредственной близости от Макасеева, что тот ощутил его дыхание.

— Я — следователь по особо… — отступая, начал он.

— Нет, — не дал ему договорить Левин, — вам нечего делать в моем доме!

— Простите, у меня дело, это моя обязанность…

— Нет! — закричал старик. — Я не хочу иметь ничего общего с вами!

— Вы обязаны, никто не интересуется вашим желанием! — строго сказал Макасеев.

— Ах, вы мне еще и грозите?! Вон! Я уже свое отсидел! Я больше не боюсь вас!

— Хорошо, — сказал Макасеев, — коли так, вызову вас официально повесткой, а не придете — обяжу приводом! Вы должны помочь нам в розыске убийцы!

И, повернувшись, вышел. Он шел по длинному коридору решительно, но медленно, надеясь, что ярость, порожденная страхом, пройдет и старик сам окликнет его. Однако только неразборчивая брань неслась ему вслед.

Оказавшись на улице, Макасеев нахлобучил шапку, поднял воротник и стал ловить такси, но вдруг услышал знакомый голос и обернулся: в темноте он разглядел на балконе раздетого, перегибающегося через заснеженное ограждение и что-то кричащего ему Алексея Семеновича. Макасеев опустил воротник, сдернул шапку, наклонил голову вбок…