Встречное движение - [81]

— Кому интересно зависеть от того, чего не существует!

— Реальности?! Ну допустим! Но формы реальности есть, и вот одна из них перед вами, глупая и добрая, не правда ли? — я смотрел на его толстую нижнюю губу, к которой он то и дело подносил рюмку, однако не успевал выпить, поскольку приходилось парировать мои доводы.

— Нет! — воскликнул Светлан и тут же вновь вернулся к брезгливо-ироничной своей интонации. — Глина — это реальность, а человек, созданный из нее, это иллюзия, согласны?! А человек из глины, лепящий скульптуру из глины, это, по-вашему, что?

— Это — искусство, — сыграл в поддавки я.

— Нет, — он погрозил мне свободным пальцем, — искусство — это знание наготы.

— То есть — дьявольский искус, — упростив его построения, сказал я, — однако древние иудеи искусством изгоняли бесов.

— Ну нашли, на кого сослаться, — у них же все не как у людей!

— Как вы понимаете, они этим и гордятся — избранный народ…

— Они — да! — Светлан ухмыльнулся. — А МЫ с вами?

— А разве вы тоже? — удивился я.

— Кто его знает?! — он пожал плечами. — Лично я не ручаюсь…

Я смотрел на него, на эти искаженные черты лица, в которых не было ничего от того смысла, который даруется каждому листу долгой жизнью ствола. Плешивая дворняга, нахватался на философском, теперь чуть что — предъявляет… Прикидывается иудеем… а я — славянином… не потому ли мы с ним за одним столом: братцы-кролики…

— Нет, — снова повторил любимое свое словечко Светлан, — а в чем, собственно, избранность-то? В том, что все это племя от Каина пошло?!. Нет, я не обвиняю — просто цитирую…

— Вы только что примазывались к этому племени…

— Нет, я же сказал: не знаю! Не ручаюсь! В конце концов и в Авеле та же кровь, те же гены! И он, значит, мог прирезать Каина. Было бы племя Авелево…

— Вы хотите доказать, что дело не в них, а в том, что двоих избыточно для того, чтобы положить начало ОДНОМУ роду, и потому убийство неминуемо… оно предопределено?

— Нет! Вернее, да! Глина, глина, говорю я вам… разве можно винить… Простите, но, может быть, вы верите в Бога?

Я промолчал. Светлан с нескрываемой иронией смотрел на меня.

— Так вы хотели объяснить, почему считаете меня глупым и добрым? — нарочито двусмысленно свел я воедино предыдущий разговор и незавершенный нынешний.

— Но не на сухое горло, — заметил Светлан и выпил.

Я последовал его примеру.

— А кофе, правда, нет? — спросил он.

Я развел руками.

— Нет так нет, тогда слушайте! — сказал Светлан. — Я понял это с первого же взгляда, а убедился сегодня, когда вы составляли письмо.

— Вы считаете его неаргументированным? — удивился я.

— Я считаю его глупым, — поправил он, — только дураку приходит в голову бороться с судьбой. Неужели не ясно, что судьбе виднее? Вот этот театр… да он же давно наркотик для тех, кто боится настоящей жизни… Студенческий театр, а студентов — кот наплакал. Взрослые бабы и мужики, играются… Артисты? Так давайте на сцену. Нет, спрятались в самодеятельности, приохотили глупых зрителей — вас, например… Они играют, вы аплодируете. Черт знает что?!

Он еще не договорил, но я уже обошел стол, обнял Светлана и тут же отпустил…

— Ого, — на мгновение смутившись, сказал он, — вы что, любовью давно не занимались…

И зачем я обнял его?!

— Что вы… — я расплылся в улыбке, — только этим и занимаюсь; женщины — вот мой крест… «Любить иных тяжелый крест», помните?

— А у меня с этим кризис, — признался Светлан. — Хозяйка, старая сводня, моралисткой стала: сторожит под дверями, не дает привести.

Я усмехнулся.

— Может, к вам, когда вы на работе? — спросил он, будто делая мне одолжение.

— Моя хозяйка копия вашей…

— А где же вы ухитряетесь? На газонах? Или у ваших дам отлично с жильем?

— У моего отца есть дача, — брякнул я и понял, что совершил ошибку.

— Ах, так у вас есть отец?!

— Даже два, — заметил я.

— Оба с дачами?

— Нет, один без… без всего!

— Ну тогда отдайте его мне… зачем он вам?

— Берите обоих, — буркнул я.

— Ну, дачу мы оставим на крайний случай, — возвращая меня к интересующей его теме, заметил Светлан.

Наступила долгая пауза.

— Хотите начать жизнь сначала? — вдруг спросил он.

Я растерялся, он видел меня насквозь и прямо спросил о том, что бесконечно мучило меня.

— Конечно, хочу, — с иронией, которая должна была прикрыть искренность признания, ответил я.

— Тогда начнем сначала! — сообщил он, открыл баул и достал оттуда еще одну четвертинку, а заодно и толстую папку с тиснением «ЦК ВЛКСМ» и на ботиночных шнурках…

Все это он выложил на стол, четвертинку откупорил, ровно налил в рюмки, папку развязал, давая мне возможность убедиться, что там рукописи.

— Смотрите, — строго сказал он, поднимая рюмку, как ружье, и прищуриваясь, будто целясь, — ни-ко-му!

Я пожал плечами.

— И не говорить! — и залпом выпил.

Все-таки лучше бы ушел…

— Значит, разрешаю вам прочитать, — сообщил он, содрогаясь от выпитого, — чтение настоящей литературы вам не помешает.

— Вы уверены, что до встречи с вами она была мне неведома?! — с укором спросил я.

— Конечно, — воскликнул он.

Я приложил палец ко рту. Он тоже приложил палец ко рту, шепнул:

— Я же не пишу, а вы пишете, значит, настоящего не читали, иначе разве решились бы марать бумагу…