Встречное движение - [41]
Он, правда, не стал объяснять мне, что даже освобождение моих родителей не восстановит семью, распавшуюся прежде, чем ее составные разнесло в разные стороны… И сам, видимо, не задумывался об этом, потому что, не признаваясь себе в столь страшных мыслях, надеялся, что мертвые не воскреснут. Ибо иначе с восстанием мертвых неминуем Страшный суд, и убиение живых — истребительный пересмотр прошлого, возвращение к зияющей дыре истории, в которой, как в аэродинамической трубе, будет болтаться вылетевший на свободу из «шарашки» знаменитый реактивный самолет, техническое достижение, должное уравновесить Время духовного регресса и нравственного упадка…
Вечером были гости: преферанс не сложился, все казались взбудораженными, возникали даже мимолетные словесные стычки, чего раньше я никогда не замечал; Дмитрий Борисович выпил больше, чем обычно, глаза его стали тяжелыми, порвался какой-то сосудик, и узкая красная ниточка вспыхивала всякий раз, когда он вскидывал глаза на спорившего с ним Тверского. Смысл спора был понятен, хотя сам спор хаотичен — вроде спорили не между собой, а с кем-то или с чем-то посторонним.
В конце концов Сарычев поймал князя Василия на подглядках и бросил карты на стол. Иваша урезонивал, Чеховский заявил Сарычеву, что тот «не вправе судить», после чего последовал жест в мою сторону. Сарычев немедленно закипел и ответил, что если бы не он, Сарычев, то и козявку бы Чеховский спасти не решился.
— А вот хотите, я вам прочитаю стихотворение Беранже! — пытался вмешаться князь.
Мне пришло в голову, что они просто пьяны и в опьянении забывают о роли интеллигентов, что прет наружу некое деревенское прошлое, когда, выпив, шли стенка на стенку, лишь бы выместить за силу растраченную, за боль и обиды, за собственную неправедность…
— Читай Беранже солдатам! — грубо оборвал Тверского Дмитрий Борисович.
Беранже?.. Откуда мне так знакомо это имя? И вдруг вспомнил: в «На дне» Горького кто-то из опустившихся читал «Беранжера»… Мне стало противно и смешно…
— Смотри, он еще ухмыляется! — вспылил Сарычев, который обычно меня и не замечал.
— Пожалуйста, оставьте в покое Игоря! — резким фальцетом сказал Иваша, отыскивая глазами удивительно довольную всем произошедшим Гапу.
— А он и так в полном покое! — словно сплевывая, бросил Сарычев.
Иваша с гневом и жалостью посмотрел на него и пошел звонить в правительственный гараж…
Я не уходил.
— Ох, много же ты на себя берешь — не надорвись, — волчьим взглядом вперился в Дмитрия Борисовича Чеховский.
— Беру, а не бегу, как Иваша, — крикнул стоящему в нескольких шагах от него Иваше Сарычев.
— Как вам не стыдно, — вдруг, чуть ли не впервые за все годы, вмешалась в разговор Гапа, — мы жили, как все, нас-то в чем упрекать — мы доносов не писали!
И тут наступило такое молчание, будто ожидался смертельный цирковой трюк.
— Я что ли писал? — тихо-тихо спросил Сарычев.
— Откуда мне знать, — громко ответила Гапа. — Вот вернутся — узнаем…
Верочка зарыдала.
— Нет, погодите, — начал было Тверской.
— Иваша! — перебив Тверского, крикнул Сарычев. — Давай, давай! На улице подождете, не простудитесь…
— А все-таки ты — сволочь, — словно придя после многочисленных опытов к определенному выводу, сказал Чеховский. — Ноги моей здесь больше не будет!
— Андрей, — Сарычев схватил его за руку, но тут же выпустил и принял неприступный вид.
— Игорек, — поймал меня Тверской, — вот послушай ты:
Беранже, понял, о ком это он?
— Василий! — позвал его из передней Иваша. — Ты идешь?
— Ты понял, Игорек, скажи — понял?!
Гости ушли. Сарычев заперся в кабинете. Верочка добрела до спальни, света не зажгла.
Я стал убирать со стола: относил посуду на кухню, за окно выставил кое-что из еды… Но когда дело дошло до рюмок, какой-то бес попутал меня — оглядевшись по сторонам, хотя и знал, что никого нет, я взял со стола полную стопку и разом выпил; слегка поперхнувшись, взял с чьей-то тарелки соленый огурец, громко хрустя, съел и, уже не соображая, что делаю, допил за всеми недопитое… Через мгновенье я был сильно пьян. С темной головой добрался до постели и, рухнув, попытался остановить двинувшийся потолок… Меня тошнило, но пока я раздумывал, добегу ли до уборной, вдруг провалился в сон. Проснулся от безумной жажды: рот, нос — все набрякло, давило, жгло, я с трудом поднялся и, шатаясь, отправился на кухню выпить воды. На кухне горел свет, я открыл кран и, не в силах искать чашку, стал пить, обливаясь, прямо из крана. Меня опять стало тошнить. Я погасил свет на кухне, касаясь растопыренной пятерней стены, пошел к себе и вдруг заметил, что свет выбивается из-под дверей спальни. С пьяной решимостью я направился к Верочке. Что-то тянуло меня к ней, что-то связывало нас, хотя я был с ней строг и даже лишил ее столь сладостного для нее права купать меня. И в то же время с каждым месяцем, а может и неделей, я все чаще сидел с ней вечерами, мрачно поглядывая на нее, иногда орал, но не уходил. И теперь непонятная сила заставила меня, забыв о собственном позоре, приоткрыть дверь в освещенную спальню.
Сын сапожника, бывший лавочник из Одессы Шепсель Гойдман с самого детства мечтал найти клад и стать сказочно богатым. И наконец-то счастье ему улыбнулось, когда вместе с братом они провернули аферу века. Им удалось изготовить искусную подделку – тиару скифского царя – и продать ее в Лувр… Лизе Котовой не везло в личной жизни, но вскоре она познакомилась в кафе с симпатичным летчиком Игорем и пригласила его к себе в гости. Она не ожидала, что уже через несколько месяцев вместе с любимым будет готовить операцию по краже бесценной тиары скифского царя из коллекции Лувра…
Любимая подруга убита, и кажется, я знаю, кто это сделал. Он ходит рядом, но его не поймать. И пока я пыталась бороться с тьмой, что внутри, зверь подбирался всё ближе. Теперь моя цель — убить зверя.Метки: разница в возрасте, спорт, триллер, детектив, повседневность, повествование от первого лица, учебные заведения, элементы фемслэша. Без привязки к конкретной геолокации. Абстрактный город некой европейской страны, где люди носят самые разные имена.
Как поведет себя человек в нестандартной ситуации? Простой вопрос, но ответа на него нет. Мысли и действия людей непредсказуемы, просчитать их до совершения преступления невозможно. Если не получается предотвратить, то необходимо вникнуть в уже совершенное преступление и по возможности помочь человеку в экстремальной ситуации. За сорок пять лет юридической практики у автора в памяти накопилось много историй, которыми он решил поделиться. Для широкого круга читателей.
Однажды Борис Павлович Бeлкин, 42-лeтний прeподаватeль философского факультета, возвращается в Санкт-Пeтeрбург из очередной выматывающей поездки за границу. И сразу после приземления самолета получает странный тeлeфонный звонок. Звонок этот нe только окунет Белкина в чужое прошлое, но сделает его на время детективом, от которого вечно ускользает разгадка. Тонкая, философская и метафоричная проза о врeмeни, памяти, любви и о том, как все это замысловато пeрeплeтаeтся, нe оставляя никаких следов, кроме днeвниковых записей, которые никто нe можeт прочесть.
В самом начале нового века, а может быть и в конце старого (на самом деле все подряд путались в сроках наступления миллениума), Катя Малышева получила от бывшего компаньона Валентина поручение, точнее он попросил оказать ему платную любезность, а именно познакомиться с заслуженной старой дамой, на которую никто в агентстве «Аргус» не мог угодить. Катя без особой охоты взялась за дело, однако очень скоро оно стало усложняться. Водоворот событий увлек Катю за собой, а Валентину пришлось её искать в печальных сомнениях жива она или уже нет…
Когда судьба бросает в омут опасности, когда смерть заглядывает в глаза, когда приходится уповать только на бога… Позови! И он придет — надежный и верный друг, способный подставить плечо и отвести беду.