Встречи у метро «Сен-Поль» - [5]

Шрифт
Интервал

Имя, фамилия, годы жизни, название общества — все было верно, не считая того, что Кеверсак никогда не был его председателем, тем более почетным.

— Вы уверены, что не ошиблись? — обратился секретарь к похоронному служащему.

— Как так? Гравер перепутал цифры?

— Дело не в цифрах, — сказал председатель. — А в том, что дальше. Он у нас никогда не был председателем.

Служащий внимательно перечитал надпись, потом достал из кармана бумажку и сверился с ней:

— Все правильно. Так значится у нотариуса.

— У какого еще нотариуса! — возмутился председатель. — Разве нужен нотариус, чтобы написать имя на могиле?

Служащий стоял с растерянным видом. Остальные тоже: никто не знал, что делать.

Кому предъявить претензию? Родственников нет в живых. Остается нотариус, но кто же побежит к нотариусу в такой холод из-за дурацкой прихоти покойного?

Председатель взял похоронщика под руку и пошел с ним вперед.

Остальные двинулись за ними и вышли на занесенную снегом главную аллею.

Бывший продавец, не вымолвивший до сих пор ни слова, догнал председателя и его спутника.

— Простите, — сказал он, — я тут слышал, о чем вы говорили. Я работал продавцом у месье Симона, когда у него еще был свой магазин. Так вот, он всегда рассказывал о вашем обществе и очень гордился тем, что он там у вас важная фигура.

Председатель отпустил похоронного служащего, тот все равно никак не мог понять, в чем суть дела, и повернулся к рыжему коротышке, который вмешивался, куда не просят:

— Какая там фигура! Он был рядовым членом, активным — это да, но взносов три года не платил!

— Зато он завещал вам все свое состояние! — запротестовал продавец.

Видя, что они остановились и спорят, стоя в снегу, остальные прибавили шагу. Казначей подоспел к последней фразе и фыркнул:

— Тоже мне состояние! После выплаты всех долгов хватило бы разве что на крокодиловую сумочку для его жены, будь у него жена. Вот вам и все завещание!

— Моей жене крокодиловая сумочка тоже не помешала бы, — с обидой сказал продавец. — Месье Симон всегда говорил, что, поскольку своей семьи у него нет, он что-нибудь оставит мне. Но не оставил ничего. А я у него тридцать лет проработал!

— Мы тут что, собрались обсуждать сумочку вашей жены? — повысил голос замерзший председатель.

Они снова, но на этот раз куда резвее зашагали к выходу. Прошли по дорожке вдоль правой стены и очутились у главных ворот. Прямо напротив кафе. Посетители кладбища обычно заходили сюда на обратном пути пропустить стаканчик для бодрости, в знак того, что они тут пока еще не навсегда. Первым в тепло вошел председатель. За ним — остальные. Сели все за один столик.

Пока ждали заказа — каждому по чашке кофе с молоком и круассан для председателя, — маленький продавец все втолковывал похоронщику, как несправедливо обошелся с ним бывший хозяин. А с другой стороны стола казначей, секретарь и случайно прибившийся чужой — церемония, на которую он пришел, все еще не началась — обменивались общими словами о жизни, смерти, холоде, каникулах — словом, обо всем, что может послужить предметом разговора за столиком кафе напротив кладбища Баньо зимой.

Только председатель сидел молча. История с надписью не шла у него из головы.

— Может, избрать его на самом деле? — неожиданно проговорил он.

— О чем вы? — не понял секретарь.

— Да я вот думаю, не избрать ли Симона Кеверсака почетным председателем?

— Но он же умер, — напомнил казначей.

Председатель дернул плечом:

— Нет, он жив, просто залез в могилу, чтоб не промокнуть под снегом! Разумеется, умер!

— Не сердитесь, пожалуйста! — сказал секретарь. — Объясните, что вы хотели сказать.

— Я хотел сказать, что надо избрать его почетным председателем. Тогда получится, что надпись на памятнике не лжет. Какая нам, в конце концов, разница? У нас никогда не было почетного председателя. Пусть он будет первым.

Чужой, тот, что раньше времени пришел на чьи-то похороны, встал и сказал:

— Простите, мне пора идти к кузену. Вон, я вижу, вся семья уже у ворот. Сейчас прибудет и катафалк, если не опоздает из-за снега. До свидания. Надеюсь, мы еще встретимся при более счастливых обстоятельствах. — Он положил на столик монету за свой кофе и уже шагнул прочь, но задержался и прибавил: — А знаете, я рад, что принял участие в вашей церемонии. Удачно получилось, что я оказался на кладбище именно сегодня. Но что касается Кеверсака, по-моему, все-таки было бы неправильно, если б вы избрали его почетным председателем. Впрочем, это ваше дело.

И он ушел.

Служащий похоронного бюро тоже встал и направился к стойке выпить стаканчик красного — кофе с молоком было ему не по нутру. Члены общества остались за столиком втроем, и председатель снова принялся рассуждать:

С одной стороны, выбирать Симона почетным председателем, конечно, неправильно, с другой — так было бы лучше, имея в виду надпись, ну а с третьей.

— Простите, — перебил его секретарь, — что, если избрать его всего лишь почетным казначеем? Придется стереть только одно слово. Можно попросить мраморщика.

— Да вы с ума сошли! — Казначей захлебнулся от возмущения. — Избрать почетным казначеем человека, который десять раз выдвигал свою кандидатуру против моей и которого ни разу не выбрали, потому что все знали, что это за сумасброд! Если вы это сделаете, я немедленно подаю в отставку. Раз на то пошло, пусть уж лучше будет почетным секретарем.


Рекомендуем почитать
Полет кроншнепов

Молодой, но уже широко известный у себя на родине и за рубежом писатель, биолог по образованию, ставит в своих произведениях проблемы взаимоотношений человека с окружающим его миром природы и людей, рассказывает о судьбах научной интеллигенции в Нидерландах.


Венок Петрии

Роман представляет собой исповедь женщины из народа, прожившей нелегкую, полную драматизма жизнь. Петрия, героиня романа, находит в себе силы противостоять злу, она идет к людям с добром и душевной щедростью. Вот почему ее непритязательные рассказы звучат как легенды, сплетаются в прекрасный «венок».


Пропавшие девушки Парижа

1946, Манхэттен. Грейс Хили пережила Вторую мировую войну, потеряв любимого человека. Она надеялась, что тень прошлого больше никогда ее не потревожит. Однако все меняется, когда по пути на работу девушка находит спрятанный под скамейкой чемодан. Не в силах противостоять своему любопытству, она обнаруживает дюжину фотографий, на которых запечатлены молодые девушки. Кто они и почему оказались вместе? Вскоре Грейс знакомится с хозяйкой чемодана и узнает о двенадцати женщинах, которых отправили в оккупированную Европу в качестве курьеров и радисток для оказания помощи Сопротивлению.


Сумерки

Роман «Сумерки» современного румынского писателя Раду Чобану повествует о сложном периоде жизни румынского общества во время второй мировой войны и становлении нового общественного строя.


Не ум.ru

Андрей Виноградов – признанный мастер тонкой психологической прозы. Известный журналист, создатель Фонда эффективной политики, политтехнолог, переводчик, он был председателем правления РИА «Новости», директором издательства журнала «Огонек», участвовал в становлении «Видео Интернешнл». Этот роман – череда рассказов, рождающихся будто матрешки, один из другого. Забавные, откровенно смешные, фантастические, печальные истории сплетаются в причудливый неповторимо-увлекательный узор. События эти близки каждому, потому что они – эхо нашей обыденной, но такой непредсказуемой фантастической жизни… Содержит нецензурную брань!


Начало всего

Эзра Фолкнер верит, что каждого ожидает своя трагедия. И жизнь, какой бы заурядной она ни была, с того момента станет уникальной. Его собственная трагедия грянула, когда парню исполнилось семнадцать. Он был популярен в школе, успешен во всем и прекрасно играл в теннис. Но, возвращаясь с вечеринки, Эзра попал в автомобильную аварию. И все изменилось: его бросила любимая девушка, исчезли друзья, закончилась спортивная карьера. Похоже, что теория не работает – будущее не сулит ничего экстраординарного. А может, нечто необычное уже случилось, когда в класс вошла новенькая? С первого взгляда на нее стало ясно, что эта девушка заставит Эзру посмотреть на жизнь иначе.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Эсав

Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.