Встречи с людьми, городами, книгами - [3]

Те, кто вернулся домой, и те, кто не покидал дома, будут полнее радоваться жизни, чем люди минувших времен, разумнее и глубже оценят ее красоту и величие, и мы могли бы всеми силами души благословлять это обновление, не будь камни во храме мира орошены, как и в древности, жертвенной кровью, не будь новый безмятежный сон всей земли оплачен гибелью миллионов достойнейших ее сынов.

Перевод С. Фридлянд

Беззаботные

Non vi si pensa, quanto sangue costa…

He думают, какою куплен кровью…

Данте, Рай XXIX,91

Я у Беззаботных, этого вымирающего в наш век сообщества.

Некогда, до войны, они владели всей землей; беспечными птицами пересекали они моря и континенты, свивая гнезда там, где жарко светит солнце и сияет красота, — на лазурном берегу Италии, в седых фиордах Норвегии, в долинах Тироля и в замках Прованса. Неисчислимо было их всемирное братство; презрев границы и наречия, они повсюду спешили прильнуть своими вечно алчущими губами к прозрачной, сладостной пене жизни. Где их только не было, Беззаботных! В легких упругих экипажах лавировали они среди грохота больших городов, вихрем мчались зимой по альпийским склонам, конкистадорами прохаживались на прогулочных палубах кораблей, а вечерами отправлялись на рикшах в бары. Несомые золотой волной богатства, парили они над народами и языками, охватив весь мир, наслаждаясь им, — красивые, никчемные мотыльки.

Где ж оно теперь, это великое сообщество? Развеялось по белу свету, война истребила их. Нет больше Беззаботных. Почти никого. Из всей стаи уцелела только жалкая кучка. Они сбежали из своих стран, желая избежать опасности и мелких невзгод. Там их слишком стесняли законы и преследовало недоброжелательство, а Беззаботные терпят недоброжелательство лишь себе подобных, но не угнетенных. Но даже здесь, в нейтральном государстве, они ощущали близость войны. И сюда прокралась она, скаля на них свои зубы с расклеенных на улицах плакатов и циркуляров; и здесь им мешали беднота и пролетариат; и здесь до них доносился смрадный чад нищенской похлебки жизни. Им же хотелось остаться друг с другом, с глазу на глаз, Беззаботным с Беззаботными!

И они укрылись в горы, в красивейший зимний уголок планеты — в Энгадин, в Сен-Мориц. Здесь собралась эта разрозненная стайка, чтобы совершать свой ритуал — поклоняться роскоши. Тут им не мешают ни бедняки, как в городах, ни больные, как в Давосе, — ничто не препятствует их развлечениям. Отели — эти твердыни роскоши — услужливо распахнули свои двери: Беззаботные постепенно слетаются снова. Далеко не все, разумеется. Каких-нибудь несколько сот из сотен тысяч, некогда паривших над миром. Здесь, в Сен-Морице, эта последняя стайка самых выносливых свила себе гнездо и зажила в нем по-старому, уже знакомой и все-таки столь чужой нам жизнью. Здесь много смеха, веселья. И ни одной мысли о войне. «Non vi si pensa, quanto sangue costa».

О! Они очень умны, эти Беззаботные! Как умеют они выискивать лучшее из лучшего, самое красивое из красивого! И последний их оплот — Сен-Мориц, как он прекрасен, как волшебно сияет он в эти солнечные зимние дни! Его белая котловина, будто гигантская жемчужная раковина, поднятая со дна океана к вечным снегам, врезается своими отточенными краями в прозрачную синь. Пропитанный солнцем воздух так чист, что все здесь кажется еще более далеким, и звезды, словно искры Бесконечности, рассыпаются по ночному небу. А ослепляющая белизна, вездесущая, неземная белизна высокогорного снега! Из всего, что есть в мире, только драгоценные камни, в которых светится их душа, но не оболочка, пылают такими красками. Этого нельзя описать. Этого нельзя нарисовать. Пейзажи Сегантини хороши, пока не увидишь все сам наяву; они, возможно, вызывают приятные воспоминания потом, но здесь они меркнут. Здесь они теряют свой блеск, как слово «зима» — свою силу. Все грозное, суровое, резкое, что таит в себе это слово, исчезает и смягчается здесь, где зима — это блеск, солнце, прозрачность, свет и чистота. Нечто сверкающее, как бриллиант, но более нежное, ясное, как утренняя заря, но более могущественное. И нечто безмолвное, пребывавшее бы в вечном покое, если б его не тревожили люди.

Но Беззаботные заняты лишь собой. В поднебесной выси, как нечто невероятное среди Невероятного, громоздятся неуклюжие коробки гигантских отелей; дерзко уперлись они каменными лбами в ландшафт, не беспокоясь о том, что своим незваным присутствием нарушают его божественную гармонию, столь же равнодушные, как и те, кто их населяет. Беззаботным они служат крепостью против Времени, защитой от внешнего мира, приютом вечного веселья и беспечности. Высоко вознеслись они над землей, над заботами. До них не доберутся невзгоды, и горе, бесконечное горе, кровавой тиной затянувшее всю Европу, не отравит их чистый воздух своим дыханием. Non vi si pensa…

Поворот бобслея. Взметнулось снежное облако, рассыпавшись алмазной пылью. Промчались сани, три… шесть… восемь красок — зеленая, желтая, розовая, черная… Визг, смех, крики… Вот еще одни просвистели, словно снаряд, начиненный разными цветами — желтым, шафрановым, синим, — понеслись дальше, взорвавшись смехом… Третьи… четвертые… Целый день несутся сани с вершины Шантареллы, вздымая фонтаны искр на поворотах; целый день хрустальный купол вздрагивает от звонкого смеха, раздающегося то там, то здесь. Подвесная дорога с комфортом доставляет Беззаботных наверх, и они снова мчатся вниз.