Встречи с Индонезией - [19]

В дождливые дни у всех много свободного времени: идти в джунгли за ротанговыми стеблями нельзя. Сегодня как раз такой день. Встали, позавтракали — как всегда, рис с плодами мамау и приправой из рыбы. Попили так называемый чай — желтоватую воду, которую используют также для мытья рук после еды. Повсюду в Индонезии варят прекрасный кофе, а чай никуда не годится.

Воспользовавшись свободным временем, мои хозяева принимаются за «косметические» операции. Отрезав парангом от пола большую бамбуковую щепку и заострив ее, жена хозяина Лин кладет голову мужа себе на колени и начинает искать в ней насекомых. На ее лице выражение высочайшего блаженства. Той же щепкой она соскабливает шелушащуюся кожу с его рук. Далее супруги меняются ролями.

Жители деревни сегодня отдыхают, а у меня уйма работы. Трое простудились, в том числе маленькая девочка, милое, веселое создание; у бедняжки жар, сильный озноб. Даю лекарства, делаю компрессы, лечу от расстройства желудка и малярии. Тяжко видеть, как людей трясет лихорадка. Разве им помогут те скудные средства, которые я привез с собой? У кубу нет ни врачей, ни знахарей. Говорят, что даже женщины у них рожают без посторонней помощи. Трудно поверить, но это действительно так. Многие в этой деревне страдают кожным заболеванием: шелушится кожа, чаще всего на руках. Лечатся каким-то бальзамом, втирая его в кожу. Кроме того, согрев над огнем больные ноги или руки, деревянными палочками снимают с них чешуйки. Эту процедуру проделывают, сидя на циновках в хижинах у переносных глиняных печек. Мне кажется, эта болезнь имеет инфекционный характер. На руках у сборщиков лиан много трещин и порезов. Человек заболевает, оттого что в ранки попадает инфекция, переносчиком которой, по-видимому, являются чешуйки больного. В соседних деревнях этого заболевания нет — еще один аргумент, говорящий о его инфекционном происхождении. Я обратил на это внимание вождя племени. Он согласился со мной и, очевидно, отдал соответствующее распоряжение, потому что на следующий день я уже не видел, чтобы кто-либо соскребал чешуйки над спальными циновками. Каждый делал это над своим костром, и чешуйки сыпались либо в огонь, либо на землю.

У одного мальчика я заметил глубокий шрам вокруг уха. Похоже, что когда-то ушная раковина у него висела на волоске. Сейчас, правда, кроме шрама, никаких следов не осталось. Оказывается, несколько лет назад с ребенком произошел несчастный случай: ударом паранга ему чуть не отрубили ухо. На его счастье, поблизости оказался приезжий врач, который ухо не то пришил, не то прикрепил скобами. По подсчетам кубу, это произошло восемь лет назад. Явное преувеличение: в мой приезд мальчику едва ли исполнилось восемь лет. Проверив их сообщения, я выяснил, что два с лишним года назад в этих местах работали трое французских инженеров и врач — члены экспедиции, искавшей месторождения нефти. Надеюсь, что нефти не нашли, иначе гибель кубу стала бы неизбежной.

Вождю очень понравилась моя пижама, и он предложил в обмен за нее рыболовную острогу, которая ему не понадобится, поскольку он собирается на кочевье. Я согласился, прибавив к пижаме пачку сигарет. Любопытно, что кубу совершенно правильно назвали пижаму «каин тидур» («одеждой для сна»). Сомневаюсь, что Соманд будет в ней спать.

Теперь у меня есть острога, но управляться с нею так ловко, как это делают кубу, я вряд ли смогу. Однажды я присутствовал при ловле рыбы острогами, правда неудачной.

Мы поехали втроем — сзади гребец, посередине я, на носу человек с лампой и острогой. Ее бросают только ночью при свете лампы. Ходим кругами, объезжая заросли, светим во все стороны. Рыбы нет. Плывем обратно, и тут мои спутники начинают петь. Мелодия сопровождается вскрикиваниями и напоминает мне песни польских горцев. Значит, кубу умеют петь. А танцев я пока у них не видел. Нет и музыкальных инструментов, даже самых примитивных. Песню я услышал впервые, и то благодаря ночному лову. Прошу их спеть еще, взамен обещаю исполнить польские песни. Думаю, на реке Медак до сих пор не звучали польские партизанские и молодежные песни. На следующий день записываю пантуны [6] и их перевод на индонезийский язык. Мне кажется, эти песни — единственный вид искусства, известный, кубу.

Очень красивы джунгли ночью. А их звуки напоминают звуки польских лесов. Лишь один раз мне послышалось что-то очень тревожное, будто тигр боролся с буйволом. Оказалось, это просто бегали взапуски обезьяны.

Как-то я нанес визит Чучику, который жил вдвоем с женой Садией. Он был неприветлив, говорил неохотно и мало, не признавал никаких нововведений, в том числе и крыш из листьев, скрепленных стеблями ротанга. Такие крыши здесь стали делать по образцу крыш домов на лодках торговцев. Его шалаш был меньше тех, какие обычно делают кубу в прибрежных селениях. Подобные шалаши ставят также в джунглях, во время кочевий. Его площади (2,5x1,5 метра) вполне достаточно для бездетных супругов. Будь у Чучика дети, он соорудил бы рядом со своим шалашом еще один.

Нелегко было вызвать Чучика на разговор. Но когда он все-таки состоялся, я узнал много интересного о жизни в джунглях и о передвижениях по ним. Выяснились любопытные детали относительно имущества Чучика, его хозяйственного инвентаря. Я узнал, что у моего собеседника и его жены имеются одни короткие штаны, один саронг, который служит также головным платком, один женский саронг, одна нитка бус для жены, два паранга, два копья, одна циновка, три плетеные сумки, одна жестяная кастрюля, семь удочек с нейлоновыми лесками, один моток тонких ниток, используемых для удочек, одна жестяная тарелка, одна миска, один деревянный черпак, одна жестяная ложка, три уже упомянутых нейлоновых мешочка для продуктов, две бамбуковые трубы для хранения воды, одна корзинка, одна жестяная лампа, три пустые бутылки, одна добротная лодка, сколоченная из досок, и одна старая лодка, так называемая однодеревка, уже износившаяся и негодная. Вот и все хозяйство Чучика. В других семьях — то же самое, ничуть не лучше. Впрочем, кубу не стараются обзаводиться хозяйством: ведь во время кочевий приходится все носить на себе: на левом плече — оружие и трубу с водой, на спине — ребенка, привязанного таким образом, чтобы он не мешал при бросании остроги, в правой руке или за поясом — паранг. Так выглядит бродячий кубу в джунглях. Женщина же несет прикрепленную к голове корзину со всем имуществом, в руке у нее паранг, на бедре — ребенок, а на плече также бамбуковая труба с водой. На реке кубу оставляют лодки-однодеревки, закрепив их у берега (лодки эти делают обычно оранг-сини), куда складывают все, что понадобится через полгода (печи из обожженной глины и пр.).