Встречи на московских улицах - [153]
– Ну, чего видел?
– Ничего.
– Так… И завтра след никакой не найдешь.
– А что это было, по-твоему?
– Здешний хозяин ходи.
– Какой хозяин?
– Чего тебе не понимай? – рассердился якут. – Хозяин, я говорил!
Я пожал плечами и больше не стал расспрашивать его, хотя так и не мог понять, что за „хозяин“ бродил вокруг палатки».
Временным пристанищем партии был огромный сарай, находившийся близ рынка. Новожилов так объяснял причину выбора бивуака: «Мы летнюю квартиру здесь снимаем – убежище от общества клопов». Днём в этом строении спасались от изнуряющего летнего зноя, вечером – от комаров и мошки.
Книг почти не было, но тут выручал редкостный дар Ефремова. Новожилов вспоминал:
«– У Ивана Алексеевича была исключительная память. Когда мы в свободные часы лежали в сарае, он читал мне на память, не рассказывал, а именно читал. В моей полевой книжке записано пятнадцать названий. Вот некоторые из них: „Алые паруса“ и „Лоцман Битт-бой, приносящий счастье“ (в других изданиях – „Корабли в Лиссе“) A. C. Грина, „Борьба за огонь“ Ж. Рони-старшего, „Конец сказки“ Джека Лондона. „Дитя из слоновой кости“ Райдера Хаггарта, „Горизонт“ Роберта Карса. Долго лежать в одном положении утомительно, я вертелся вокруг своей оси, и, когда отворачивался от Ивана Антоновича, создавалось впечатление, будто он читает по книге».
И. А. Ефремов, 1934
Ефремов сразу и навсегда покорил своих товарищей по экспедиции обширными познаниями, мужественностью и целеустремлённостью. В маленькой партии царила обстановка непринуждённости, дружеской сплочённости и нескрываемого обожания её руководителя. Вот каким виделся Иван Антонович Новожилову в те далёкие дни:
Несмотря на шутливый тон приведённых четверостиший, чувствуется неподдельное уважение их автора к своему начальнику, даже некоторое преклонение перед ним. Последнее вызывает обостренное восприятие личности Ефремова и помогает Нестору Ивановичу дать блестящее предвидение судьбы Ивана Антоновича: «Ум у него обострён. Вдаль его вьётся дорога!»
По-видимому, автору стихотворного портрета Ефремова были известны некоторые подробности его биографии: раннее сиротство, три класса дореволюционной гимназии, Гражданская война, через которую подросток прошёл воспитанником 2-й роты автобазы 6-й армии. С красноармейцами он совершал большие и утомительные переходы. Но суровая романтика революции не заглушила читательских пристрастий подростка, который жил в мире, сотканном из ярких образных представлений, навеянных книгами и дополненных собственной неуёмной фантазией. Предметом его грёз был Чёрный континент.
– Ещё с детских лет я безотчётно любил Африку, – вспоминал позднее писатель. – Детские впечатления от книг о путешествиях с приключениями сменились в юности более зрелой мечтой о малоисследованном Чёрном материке, полном загадок. Я мечтал о залитых солнцем саваннах с широкими кронами одиноких деревьев, о громадных озёрах, о таинственных лесах Кении, о сухих плоскогорьях Южной Африки. Позднее, как географ и археолог, я видел в Африке колыбель человечества – ту страну, откуда первые люди проникли в северные страны вместе с потоком переселившихся на север животных.
Этим грёзам не суждено было осуществиться, но они стали тем живительным источником, который вызвал к жизни блестящую дилогию писателя – «Великая Дуга», своеобразную дань юношеской мечте.
В шестнадцать лет Ефремов сдал экстерном экзамены на аттестат зрелости. На это время приходится и страстное увлечение юноши наукой и путешествиями. В двадцатые годы Иван Антонович побывал во многих экспедициях, результатом которых явился его первый научный труд – «Описание местонахождений древнейших земноводных». В 1931–1932 годах Ефремов участвовал в двух дальневосточных экспедициях. В 1933 году вышел его «Геологический очерк Западной половины Озерного района Приамурья», а в следующем он экстерном окончил ленинградский горный институт.
Такая целеустремлённость, такой накал энергии, конечно, выделяли Ефремова в его маленькой партии, и подчинённые ему люди уважали в своём начальнике его необыкновенный творческий порыв и силу воли. Нестор Иванович тонко заметил во внешнем облике Ивана Антоновича редкую сосредоточенность, подчинение всех желаний какой-то большой цели, некоторую замкнутость и холодность:
По любительским фотографиям, сохранившимся от этой экспедиции, трудно сказать что-то определённое о выражении лица Ефремова – снимки слишком мелки. Но у Арсеньева случайно оказалась фотография Ивана Антоновича более раннего периода. Ефремов сидит, подперев голову рукой, в правом углу рта – большая трубка, брови высоко подняты, глаза устремлены прямо на зрителя, общее выражение лица холодное, жёсткое.
