Встречи - [13]

— А ну, кто быстрее загрузит телегу? — крикнул кто-то.

Быстро вырастали черные холмики на телегах, взлетали вверх и опускались вниз, вразнобой и вместе, лопаты.

Ефим раз-другой обошел вокруг трактора, поколдовал что-то у мотора и теперь, встав на прицепную серьгу, смотрел на работающих. Разгоревшийся азарт не оставил его равнодушным. «Жаль, не догадался прихватить лопату для себя», — подосадовал Ефим.

Его взгляд остановился на Анфиске. Ефим заметил, как она украдкой смахнула пот с разгоряченного лица.

Он подошел к ней:

— Дай мне лопату. Отдохни, я покидаю…

Анфиска выпрямилась, хотела возразить. Но Ефим уже крепко держал черень лопаты, не грубо, но настойчиво тянул ее к себе. На какой-то миг их глаза встретились. Лицо Анфиски было так близко, что Ефим ощутил ее дыхание, успел за это мгновение приметить слипшиеся от влаги пряди волос на висках, ямочку на розовой щеке. И глаза… Анфиска растерянно улыбнулась, и в глазах ее заплясали искорки. А может, просто почудилось Ефиму? Он не видел ничего подобного у других. Ну, окажем, у мамы, даже у такой же семнадцатилетней Дашки, дочки соседа Пимена. Уж не отсвет ли от неба? Ефим невольно обернулся.

Так и есть, небо было чистым, таким же чистым, как Анфискины глаза. Он снова повернулся к Анфиске, но та уже опустила их…

В тот субботний день шесть раз проходил по Ошлани странный обоз. В телегах, прямо на грудах земли, ощетинившихся в небо черенками лопат, сидели ребята и девчата, пели песни. И многие из ошланцев каждый раз провожали обоз удивленными глазами. Только когда по берегу Потанки закурились бани, стихли песни и гул трактора.

4

Дом Анфиски стоит на левом берегу Потанки, Елохова — на правом. Ефим поставил трактор под старыми липами у председательского крылечка. Ребята, обсудив прошедший день, разошлись по домам.

Каждый раз, перебегая Потанку, Анфиска подпрыгивает на гибких мостках. Доски звучно шлепаются в воду, и по ней, наползая друг на друга, расходятся круги. Анфиска и сегодня не забыла попрыгать на мостках. Все в ней ликовало, счастье сквозило во всех движениях, прямо-таки выплескивалось наружу. Приплясывая, она весело смеялась, кружилась, широко выбросив в сторону руки, подобно парящей птице. Голова девушки закружилась и она чуть не упала с мостков, хорошо, что успела ухватиться за перила. Перегнувшись через них, Анфиска, глядя в бурную от вешнего половодья Потанку, про себя отметила: сегодня у комсомольцев был день такой же бурный событиями и делами, как воды Потанки. «Вот если бы всегда так! Надо расшевелить их… А как?»

И тут Анфиске вспомнилось, как она была зимой в райкоме комсомола. Секретарь, высокий худой парень с наголо выбритой головой, сказал:

— Нельзя выпускать из поля зрения и такое важное звено в нашей деятельности, как просвещение народных масс через средства наглядной агитации, то есть стенгазеты, плакаты, лозунги…

Секретарь умолк, видя непонимающее выражение лица у Анфиски. «Поле зрения», «наглядная агитация», «важное звено» — смысл этих слов был не совсем понятен Анфиске.

— Не понимаешь, да? — секретарь смутился. — Одним словом, надо, чтобы ваша ячейка имела свой печатный орган — стенгазету.

Он вышел из-за стола, вынул из шкафа рулончик серой бумаги.

— Вот я достал немного обоев, на обратной стороне можно писать, рисовать. Хотя… — секретарь задумался на миг. — У вас ведь в деревне карандашей нет? Ага, у меня, кажется, один остался, вот возьми, синий, — он протянул его Анфиске. — Придумайте название. Допустим: «Ошланский комсомолец» или «Молодой коммунар». И пишите обо всем, что творится в селе, о работе и жизни ячейки…

Вспомнив об этом разговоре, Анфиска за один мах выскочила на берег речки. Дома наскоро закусила горбушкой хлеба, круто приправленной солью, и, запив квасом, побежала собирать комсомольцев.

Как ни устали все на погрузке торфа, а через час ячейка была в сборе. Комсомольцы расселись вокруг стола с раскинутым во всю столешницу куском обоев. Безо всякой дискуссии все пришли к выводу: назвать газету «Ошланский комсомолец».

Когда был написан заголовок, Антон Журьин спросил:

— А о чем писать-то будем?

— Как это о чем? — удивилась Анфиска. — Пока вы собирались, я уже сбегала к дяде Осипу.

Анфиска хитро посмотрела на комсомольцев:

— А знаете, сколько мы сегодня торфу перевезли на поле? Дядя Осип оказал: «На лошадях нам бы пришлось неделю возить…»

Она сунула в руки Антона карандаш.

— Вот здесь, с краю, пиши. Я буду говорить, а ты пиши… «Ядреный ячмень всегда родился на одворице Андрея Балыбина, — начала диктовать Анфиска. Антон, высунув от усердия язык, медленно выводил буквы. — И это все потому, что он каждую весну на свою одворицу наваживал торфу. Мы, комсомольцы нашей ячейки, тоже решили возить торф на колхозное поле, чтобы на нем рос такой же ядреный ячмень… Работали весело, пели песни. За день привезли тридцать шесть телег торфа!..»

На описание всех подробностей ушло более половины листа бумаги. А что же дальше? О чем еще писать?

Антон отложил карандаш и выжидающе смотрел на Анфиску. Та тоже задумалась.

— А вот бы нарисовать, — начал высказывать свою мысль Антон, но махнул рукой. — Нет, не стоит…