Встречи и разлуки - [28]

Гарри отвез меня в Кенсл-Грин на своей машине, но на кладбище не пошел, а остался ждать за воротами, и, когда я вернулась и села рядом с ним, я вдруг подумала, что так и должно быть, что он здесь, потому что мы встретились благодаря Бесси.

Быть может, судьбой было предназначено, чтобы через Бесси мне было суждено обрести самое замечательное, что только может быть на свете. Она дала мне так много, что даже и величайшее счастье в моей жизни должно было прийти ко мне именно через нее. Это, наверно, звучит кощунственно, потому что с Гарри мы встретились в тот день, когда Бесси, милая Бесси, моя лучшая подруга, умерла. А могли бы не встретиться…

Если существует какая-то загробная жизнь, то Бесси, наверно, счастлива теперь, и если она знает, что сейчас происходит со мной, то она радуется за меня.

Как жаль, что ее больше нет. Мне бы так хотелось рассказывать ей все о Гарри.

Все случилось так странно и необычно. Я вспоминаю, как все это было, с того момента, когда доктор Эдвардс сказал мне, что Бесси умерла. Он говорил что-то о заражении крови и изнурительной лихорадке.

Я не плакала. Я не помню, чтобы я что-нибудь сказала. Он предложил мне бренди, но я отказалась. Я попросила разрешить мне увидеть Бесси, но он сказал, что лучше подождать до вечера.

У меня было такое чувство, словно кто-то сильно ударил меня по голове и этот удар ошеломил меня, притупив сознание.

Все, что я помню после того, это то, что я в парке и все хожу и повторяю: «Бесси умерла! Бесси умерла! Бесси умерла!» — в такт своим шагам.

Я брожу у Серпентайна. День прекрасный, ярко светит солнце, на поверхности озера рябь от легкого ветерка, и над ним кружатся чайки, которым дети бросают кусочки хлеба.

Я долго бродила бесцельно, повторяя все одно и то же: «Бесси умерла». Для меня эти слова не имели смысла, я не осознавала происшедшего, не могла понять, что случилось.

Несколько минут я стояла, глядя на воду; сверкавшие на воде солнечные блики ослепляли меня, и вдруг мимо пробежала собака. Это была овчарка. Почти автоматически, не думая, я протянула руку, чтобы погладить животное. Собака, очевидно, подумала, что я хочу с ней поиграть, она легонько стукнула меня лапой по руке и дружелюбно залаяла.

Не знаю, как это получилось, но когтями она зацепила браслет. Он порвался, и бусины рассыпались по дорожке.

То ли я испугалась, то ли что, но, нагнувшись, чтобы собрать бусины, я вдруг заплакала. Слезы так и лились у меня по лицу, и я не могла их остановить.

Я громко рыдала, когда вдруг раздался очень приятный голос:

— Извините, пожалуйста!

Но я не ответила и продолжала плакать. Тогда кто-то взял меня за руку и подвел к скамейке. Я села и, закрыв лицо руками, плакала горько и безутешно, потому что я внезапно поняла, что Бесси больше нет и я никогда ее больше не увижу!

Не знаю, сколько времени прошло, когда я почувствовала, как мне в руку вложили большой мягкий платок; я сделала попытку сдержать рыдания, но они продолжали душить меня.

Наконец мне с трудом удалось выговорить:

— Извините!..

— Все в порядке, не беспокойтесь, — ответил все тот же приятный голос. — Джок вас не оцарапал? Я собрал ваш браслет.

— Не в этом дело, — проговорила я, — я вовсе не потому плакала.

Тут я вытерла глаза и взглянула на него. Рядом со мной сидел высокий молодой человек с очень загорелым лицом. Он был без шляпы, а на земле у моих ног с виноватым и извиняющимся видом лежал Джок. Я вытерла лицо платком.

— Простите мое поведение, — сказала я, — но я только что узнала, что умер человек, которого я очень любила.

Как только я произнесла эти слова, у меня снова полились слезы. Я всячески пыталась сдержаться.

— Ничего, поплачьте, — мягко сказал молодой человек. — Иногда полезнее выплакаться, пережить и забыть об этом.

— Разве такое можно забыть? Пережить и забыть, как будто этого не было?

— Это смерть-то? — спросил он. — Ну конечно, смерть вообще не имеет какого-нибудь значения.

— Неужели? — сказала я. Я слишком отупела, чтобы что-нибудь соображать, но все же была счастлива, что рядом оказался кто-то, с кем можно было поговорить, кто мог бы меня понять.

Мы помолчали.

— Вы видите, что напротив нас? — спросил он.

Посередине Серпентайна находился маленький остров.

— Это остров Питера Пэна, — продолжал он. — Вы помните, что он сказал?

Я отрицательно покачала головой.

— Что «умереть — это потрясающее приключение», — процитировал он.

— Для тех, кто остается, это приключением не назовешь, — с горечью сказала я.

— А вам не кажется, что это проявление эгоизма?

И тут мне действительно пришло в голову, что было эгоистично с моей стороны желать Бесси жизни только потому, что я не могла расплатиться с ней за то, что она для меня сделала.

Я почему-то подумала тогда, что Бесси, может быть, и не боялась смерти. Знай она, что ее ожидает, она, наверно, приняла бы смерть так, как принимала жизнь, — с готовностью ко всему и с надеждой на лучшее.

Подумав немного, я сказала:

— Мне кажется, вы правы, для моей подруги это действительно будет приключение.

— Я часто думаю о смерти, — заметил он, — и, честно говоря, я чувствую, что по ту сторону ничего нет — человек просто гаснет, как свечка, — и это не имеет значения, потому что мы все равно ничего не узнаем, при жизни во всяком случае, пока уже не будет слишком поздно. А если допустить, что существует какая-то другая жизнь, то, по законам эволюции, это должен быть шаг вперед, а не назад.