«Встречайте Ленина!» - [13]

Партийная организация цеха № 20 постановила исключить т. Коренюка Ю. Н. из членов КПСС за малодушие, невыполнение политики партии и необеспечение авангардной роли коммуниста на производстве.

22 декабря 1965 года т. Коренюк Ю. Н. обратился в партком объединения «Красная заря» с заявлением, в котором просит поданное им заявление 2 декабря 1965 года считать недействительным, так как с решениями сентябрьского (1965 г.) Пленума ЦК КПСС разобрался, с ними согласен и готов выполнять.

Партком объединения «Красная заря» 27 января 1966 года объявил т. Коренюку Ю. Н. строгий выговор с занесением в учетную карточку за проявленную неустойчивость в подаче заявления о выходе из партии.

(Решение парткома объединения «Красная заря» утвердить.)

Я удивился точной выверенности текста объявления, он явно был согласован, мне показалось, я узнал руку Болутвы. Не «товарищи», а «граждане», не «площадь Ленина», у нее же есть имя, а площадь «у Финляндского вокзала», и обращение не к делегациям, не к предприятиям, а так, как бы к случайным прохожим: «расходитесь по домам».

К этим вестникам с мегафонами в руках стали подходить и спрашивать, а они, не отнимая микрофонов от уголков рта, общались только через свой радиоколокол: «…мероприятие окончено… расходитесь по домам…»

В глазах у многих молодых людей я увидел недобрую горячку — после долгого стояния на холодке, ожидания, неизвестности их оскорбленные души рванули наружу.

Флаги, плакаты, лозунги, транспаранты — все полетело на землю.

Такого еще не было!

Случалось, конечно, после демонстрации находить в самых неожиданных местах, в подъездах и подворотнях, портреты и членов Политбюро, и Маркса, и Энгельса, и даже Владимира Ильича, но их же находили, то есть они были спрятаны, а здесь вот так, прямо на виду, швыряют к подножию пустой трибуны, как в свое время на Параде Победы кидали знамена поверженного врага к подножию Мавзолея. Но тогда был порядок!

Ну, вот он, мой Аркольский мост, мелькнуло вдруг в голове, ну!

Схватить брошенный флаг и побежать! Куда? За Василием Сергеевичем? Вбежать на «красную трибуну», сказать краткую речь? Зажечь массы? А дальше? Провозгласить «социалистическую революцию»? Рядом тюрьма, «Кресты», рядом и психушка. Флагов полно. Аркольский мост вроде бы есть, а врага нет. Против кого и куда, куда бежать?..

С расстроенными нервами я смотрел на опустевшую «красную трибуну» как на окоп, брошенный в минуту решающей атаки. Противник даже не стал его ни штурмовать, ни занимать.

Я вынул из урны воткнутый полотнищем вниз транспарант «Мы вспоминаем 1917 год», поднял с земли два флага.

Прожектора погасли, и после праздничного света над площадью стало темновато. Небо, поблескивавшее множеством иронических звезд, придвинулось к площади своей черной массой. Вот тут-то все увидели, как над «черной трибуной» стал вздыматься вверх, в черное небо черный двухголовый орлище с растрепанными перьями на концах зловещих крыльев и злобно распахнутыми клювами. Это чудовище было укреплено на спрятанной внутри трибуны автовышке, и теперь телескопическая штанга вздымала страшненькую птицу над площадью, усыпанной знаменами, над памятником Ленину, над городом.

Это уже излишне, подумал я. Зачем же еще и такие символы, хватит, что с лозунгами и здравицами в честь «министров-капиталистов» поозорничали. От лезущего вверх торжествующего хищника попахивало политической провокацией.

За это кто-то должен будет отвечать!

Но оказалось, что политического-то смысла как раз в этом всползании орла в поднебесье не было.

Когда телескопическая штанга вытянулась до невозможности, огромный черный орел вознесся так высоко, что казалось, уперся своими коронованными головами в небесную твердь, после чего замер в привычном для него окружении звезд.

Зловещий символ самодержавия недолго красовался в поднебесье.

В середине орла что-то полыхнуло, донесся удар взрыва, и повалил дым. Согласно замыслу Егора Окнопевцева, это была его главная, «гвоздевая» идея: взрыв петарды, символизируя взрыв народного гнева, должен был разнести чертову птицу в щепки. Но щепок не получилось, и пиротехнический план с фигурными фейерверками тоже провалился. В середине орла получилась всего лишь обширная дыра с тлеющей по краям фанерой. Орел оказался на недосягаемой высоте, да еще и с пламенеющим как бы сердцем, если смотреть снизу. Первая мысль пронзила молнией: «Хорошо, что Василий Сергеевич не видит».

Через дощатые настилы на «черной трибуне» я пробрался к автовышке и залез в кабину.

— Опусти орла немедленно! — ничего не объясняя, приказал я.

— Пошел ты на (неприлично), — сказал водитель, не предполагая, что я из райкома.

— А я тебе сказал, опускай! — пропустив грубость, потребовал я вновь.

— А я тебе сказал, чтобы ты шел на (неприлично). — Он повторил ту же грубость.

Я растерялся, хотел спросить фамилию начальника колонны, но тот заговорил сам, причем резко, грубо:

— Влип я на (неприлично). С этой (неприлично) сколько я должен еще (неприлично)? Там же еще два заряда, мать их (неприлично)! Я спущу на (неприлично), а они как (неприлично)! У меня же в обоих баках бензина до (неприлично)! Это же все тут вместе со мной на (неприлично) разнесет. Пока эта (неприлично) тлеет, спускать ее нельзя. А сколько эта (неприлично) гореть будет, (неприлично) ее знает!