Встреча с Джоанной - [3]

— Апельсины?

Джоанна смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Это был горбун? — прошептала она.

Рон почувствовал невольную дрожь от страха. Почему она спрашивает это? Почему она вообще что-то знает об этом?

— Да, — ответил он ей.

Джоанна начала трястись и плакать.

— О Боже. О Боже.

— В чем дело?

— О Боже!

Рон чувствовал себя беспомощным и растерянным.

— Ты хочешь, чтобы я что-то сделал?

— Да!

Джоанна вытерла глаза, лицо её просветлело.

— Мы отрежем собаке ногу, — сказала она. — И сварим ее. А потом мы скормим моему отцу.

Рон моргнул.

— Что?

— Если только ты не хочешь, чтобы твой отец съел ее.

— Н-н-нет! — сказал Рон, и его голос прозвучал для него как плохая пародия на Джимми Стюарта.[3]

— Тогда поехали.

Джоанна была самоуверенна и держала всё под контролем, ее голос и манеры были пронизаны деловой точностью, а слезы исчезли.

Рон не понимал, что происходит. Он был ошеломлен, словно двигался во сне сквозь толщу воды. Когда Джоанна подошла к пассажирской стороне машины, он открыл водительскую дверь и сел.

— Поторопись. Нельзя терять ни минуты.

Они поехали к нему домой. Рон достал из гаража перчатки и ножовку, пошел к мусорным бакам и отпилил одну из негнущихся собачьих лап, скрещенных в позе эмбриона.

Рон бросил отрезанную конечность в багажник вместе с пилой и перчатками, и они молча вернулись к дому Джоанны.

Они сидели на кухне и варили ногу в кастрюле Vision Ware, разговаривая о Вуди Аллене. Рон был поражен болезненной абсурдностью всего этого, но фильмы Вуди были одним из их общих интересов, и, возможно, в данный момент было лучше всего полагаться на то, что они вместе разделяли. Видит Бог, Рону не хотелось ни говорить, ни думать о том, что кипит на плите. Их тривиальная беседа служила если не отвлечением его мыслей от абсурда, то хотя бы временным перенаправлением их на другие, более здоровые, более нормальные пути.

Джоанна включила таймер, и когда прозвенел звонок, напугав их обоих, она встала со стула и подошла к плите. Рон сопровождал ее. В воде плавал мех; выглядело как волосяной суп в кастрюле. Из этого отвратительного месива она выудила голую мускулистую собачью лапу.

— Так, — она поморщилась. — Давай отнесем это папе.

Она вышла из кухни и направилась по короткому коридору к закрытой двери предположительно хозяйской спальни.

Она постучала.

— Папочка?

Рон не услышал никакого ответа.

Джоанна улыбнулась.

— Он сказал, что все в порядке. Заходи.

Она открыла дверь, но в комнате не было ни кровати, ни комода, ни вообще какой-либо мебели, кроме единственного белого стола. На столе стояла огромная урна.

Держа вареную ногу, Джоанна прошла через комнату и открыла крышку урны. Она заглянула внутрь.

— Папочка? У меня для тебя кое-что есть.

Она опустила ногу внутрь, и будь он проклят, если Рон не услышал звук жевания, доносящийся из керамического сосуда.

Она опустила глаза и кивнула, словно прислушиваясь к чьему-то голосу.

— Апельсины, — сказала она, и впервые после того, как он рассказал ей свою историю, в ее голосе послышалась дрожь. — Горбун.

Жевательный звук прекратился. Послышался слабый пронзительный свист, а затем почти незаметное облачко пепла вылетело из урны и осело на белую столешницу.

Джоанна несколько раз облизала указательный палец, глотая собранный пепел.

— Давай прогуляемся, — предложила она.

Рон тупо посмотрел на нее.

— Что?

— Идем со мной. Только по кварталу.

— Сейчас шесть часов утра, горбун обменял мертвую собаку на мой пакет апельсинов, мы сварили собачью ногу и скормили ее праху твоего отца, а теперь ты хочешь прогуляться?

— Ну пожалуйста!

Здравый смысл подсказывал ему бежать со всех ног. Джо, может быть, и не была толстой или уродливой, или мужиком, но это точно не было нормальной ситуацией, и самое умное, что Рон мог сделать, — это уйти отсюда и не оглядываться назад, списать всю эту неудачную интрижку на убытки. И все же…

И все же он не хотел этого делать. Несмотря на странности, несмотря на безумие, ему нравилась Джоанна, и впервые за очень долгое время Рон действительно встретил кого-то, с кем он мог представить свое будущее.

Точно. Особенно когда она скармливала части мертвого домашнего питомца праху своего отца.

Все происходило слишком быстро. У его мозга не было времени ни на то, чтобы выбрать правильный курс действий, ни даже на то, чтобы проанализировать эти недавние события и определить, что было терпимо, а что совершенно неприемлемо.

— Ну пожалуйста! — повторила Джоанна, и в этой просьбе была какая-то пропащая тоска, заставившая его кивнуть головой.

— Ладно, — неохотно согласился Рон.

Джоанна посмотрела на часы.

— Нам лучше поторопиться. Скоро рассветет.

Она положила крышку обратно на урну, попрощалась с отцом, закрыла за собой дверь спальни и они направились по коридору в переднюю часть дома.

Скоро рассветет? Что она этим хотела сказать?

Они вышли на улицу, и впервые за это утро Джоанна прикоснулась к нему, взяв за руку. Ее пальцы были мягкими, давление ладони нежным, и Рон вдруг обрадовался, что решил остаться.

Они пошли вверх по улице, мимо одного темного дома за другим. Должно быть, кто-то где-то уже проснулся, потому что он почувствовал запах готовящегося кофе. С соседней улицы донесся звук заводящейся машины.