Встреча с чудом - [14]

Однажды, читая толстовских «Казаков», Чемизов наткнулся на место, которое поразило его. Лева даже выписал эти строки, сказанные будто о нем: «Он раздумывал над тем, куда положить всю эту силу молодости, только раз в жизни бывающую в человеке, — на искусство ли, на науку ли, на любовь ли к женщине или на практическую деятельность, — не силу ума, сердца, образования, а тот неповторяющийся порыв, ту на один раз данную человеку власть сделать из себя все, что он хочет, и как ему кажется, и из всего мира все, что ему хочется... Но Оленин слишком сильно сознавал в себе присутствие этого всемогущего бога молодости, эту способность превратиться в одно желание, одну мысль, способность захотеть и сделать, способность броситься головой вниз в бездонную пропасть, не зная за что, не зная зачем...».

И Лева Чемизов слышал в себе этот неповторяющийся порыв, эту дерзость всемогущего бога молодости. Он бросил всю его силу в одну точку. Он сказал: «Я буду поэтом!» И очертя голову рванулся к этой мечте.

Лева блестяще закончил десять классов. Выйдя из школы, он многое знал и многое умел. Стихи его уже печатали в районной газете и даже в одном сибирском журнале. В армию он ушел образованным человеком. После армии Чемизова взяли в газету разъездным корреспондентом.

Казалось, не было часа, когда бы он не думал о стихах, не было дня, когда бы он не работал над ними.

Негаснущее, сладкое томление по слову, образу, что называется талантом, все нарастало в его душе, и наконец из нее вылилась первая книжка стихов. Она имела успех. От стихов пахло соснами, дымом костров, мартовским снегом, под которым журчали ручьи, в них билось в смятении влюбленное сердце юности.

Теперь выходил второй сборник, и Лева Чемизов поехал за ним в Москву. Но по пути он решил сойти в Новосибирске. Ему заказали очерк о геологе Грузинцеве — открывателе богатых залежей золота. Лева хорошо знал его работу, и вчерне очерк уже был написан, но образ самого геолога получился бледным. Видимо, Лева плохо еще знал его. Грузинцев же в это время уехал в Новосибирск по каким-то делам в отделение Академии наук.

Встретил его земляк радушно и даже устроил с собой в один номер гостиницы.

В день приезда Левы всех взволновало радио. «Пи-и пи-и... пи-и-пи-и...» — смутно доносился зов из темной, звездной бездны Вселенной. Лева, припав к приемнику, слушал эти сигналы.

Грузинцев, чуть побледнев, пронзительно уставился прямо в глаза Чемизову. Тот не отвел своих. Так они пристально смотрели друг на друга, не замечая этого. Потом Грузинцев закурил, тонкой и длинной струей сильно пустил дым в потолок и спросил звучным баритоном:

— Поняли? Вот оно как дело-то пошло! — и вдруг увлеченно и торжествующе рассмеялся. Голос был такой звучный, что невольно думалось: Грузинцев должен замечательно петь.

Сказочные двигатели в миллионы лошадиных сил разорвали оковы земного притяжения. Ракета неслась к Луне...

А в городе хозяйничала осень. Из каждого уголка, сквера, палисадника, через каждый забор сыпала она сухие, как из печки, гремучие листья. Они запутывались в волосах девушек, плавали в чашах фонтанов, залетали в форточки, кочевыми стаями кружились над площадями. Никакое другое время года не рождает столько чувств, как осень. В шуме листопада напряженно живет душа.

Лева Чемизов бесцельно бродил по Новосибирску. Душа волновалась при мысли, что уже над всей страной прогремели почти неслышимые залпы разорвавшихся малюсеньких коробочек, которые расшвыряли мириады семян, обстреляли ими землю и в этой осени уже посеяли грядущую весну.

Все это просилось в слова...

И ракета требовала стихов. Но ее полет нужно было пережить, чтобы родилось несколько настоящих строф...

Вечером зашел в номер знакомый Грузинцева — директор гастронома Шошин. Тучный, веселый, он понравился Чемизову. Где можно было сказать «хорошо», Шошин восклицал: «Замечательно!» Вместо «мне понравилось», он говорил: «Меня потрясло!!!» Он не предлагал просто: «Пейте чай», а обязательно: «Очень прошу вас, пейте, пожалуйста, чай!» Не спрашивал: «Сколько времени?», а ласково рассыпал: «Очень прошу вас, будьте настолько любезны сказать, если вас это не затруднит, сколько времени?» Был он весь какой-то безмятежный, довольный и мягкий, как шкура песца.

— А не организовать ли нам, друзья, вылазку за утятинкой? — спросил он. — Махнем на берег Обского моря, если, конечно, вас интересуют эти места, переночуем и встретим зорьку. Там в камыши опускаются потрясающие стаи.

— Обское море. Заманчиво! — повернулся Грузинцев к Чемизову. Тот никогда не отказывался посмотреть что-нибудь новое. А встретиться с осенью на берегу моря действительно было заманчиво.

— Снаряжение всей экспедиции я беру на себя! — воскликнул Шошин.

Никто не знал, что на охоту он ездил не за утками, а для того, чтобы похудеть. Для этого же он, радуя молодую жену, часто мыл пол. Закатает рукава до локтей, брюки до колен и, шлепая босыми ногами, покряхтывая, драит пол во всех трех комнатах...

В вагоне пригородного поезда все говорили о ракете, которая летела сейчас, вот в эту минуту, на Луну. Чуть ли не каждый шуршал газетой, взволнованно читая сообщения.