Встреча навсегда - [2]

В письмах я был, конечно, смелее, чем при встрече. Признаваясь в своих чувствах, рассказывал о нелегкой солдатской жизни, о тоске в казарме. «Ты одно мое светлое солнышко…» — так заканчивал я почти все мои послания. Но девушка на это пока ничего не отвечала.

Так пролетел год, я снова побывал в отпуске, теперь уже честно заработанном участием в армейской самодеятельности. Но снова — одни разговоры, правда, более теплые и душевные.

Вот пошел уже второй год… И тут на выручку кинулась вся моя родня — тетки, дед, и главное — родители.

Сватовство

Станция, где мы жили, — пригород Новосибирска, минутах в 35-ти езды на электричке.

И все студенты, которые учились в городе, ездили каждый день на пригородном поезде в одном облюбованном вагоне.

Однажды подсела ко мне незнакомая девушка и смущенно проговорила:

— Извините, вы не Галя?

— Да, — удивилась я. — Откуда вы меня знаете?

— Вы с Сергеем Мосияшем знакомы?

Мне стало как–то не по себе от таких расспросов.

— Знакома. Но почему вас это интересует? И кто вы?

— Дело в том, что я… его родная тетка, — улыбнулась она. — И Сергей так хорошо вас обрисовал, что я сразу же узнала — это Галочка. Он так вас называл.

Тут мне стало уже весело: вспомнила, как он смешно и интересно рассказывал о своей семье и так же «обрисовывал» всех своих тетушек!..

— Да, — смеюсь я, — он мне говорил, что у него есть одна тетя, Елена, которая на год его моложе. И учится в пединституте. Правильно? Это вы?

— Ага. Летом я переехала от родителей к своим сестрам — ближе к Новосибирску. Живу теперь у средней сестры, Лизы. Сережка был у нас и приказал мне найти вас и познакомиться, даже подружиться.

Мы смеялись уже вдвоем. (В девятнадцать лет по всякому поводу хотелось смеяться.)

С Леной мы и впрямь подружились. Она стала приходить к нам в выходные дни, познакомилась с моими родителями. В городе она снимала квартиру, и мы часто, оставаясь там, делали вылазки в театры: ТЮЗ, «Красный факел», но больше всего — в Оперный, знаменитый в то время Новосибирский театр оперы и балета с сильнейшим коллективом певцов, танцоров балета.

Все настойчивее Лена приглашала меня зайти к Лизе, тоже познакомиться. И вот как–то прибегает она ко мне:

— Галочка, скорее пойдем к Лизе, там Анна приехала (мать Сергея), очень хочет тебя увидеть.

Зря она такое сказала. Я сразу уперлась.

— Что это за смотрины? Для чего? Не пойду.

— Ну она очень просила прийти! Очень.

Я заколебалась: пожилая женщина, мать, просит… Еще подумают, что я кураж какой–то на себя напускаю. Вздохнула и стала одеваться.

Приходим к Лизе. Еще за дверью слышны смех, веселый говор. Встретили нас приветливо, дружными возгласами и восклицаниями:

— Вот она какая, Галя! Я такой ее и представляла!..

— Сережка прямо нарисовал портрет — ну точно!

Я стояла совершенно растерянная.

— Давайте раздевайтесь, садитесь с нами к чаю.

Смотрю я на них — какие они все три подвижные, шумные, артистичные. Все по очереди о чем–то рассказывают, вспоминают какие–то пьесы, роли, которые играли когда–то в клубной самодеятельности.

А мать Сережи, Анна, вовсе не пожилая женщина. Ей всего 37 лет. Молодая, симпатичная и немного рисуется. А когда говорит, кажется, что играет роль. Они с Лизой учительницы. Но Лиза гораздо проще и на редкость общительная.

То Лиза приходила ко мне, то Лена. То тянули меня к себе. Так выходило, что я все время находилась в их обществе, буквально никуда не могла шагу ступить одна. Даже все мои старые друзья каким–то образом, незаметно, были оттеснены. Я чувствовала себя как в замкнутом круге, как в осаде. Пусть мягкой и ласковой, но в осаде.

А весной 1949 года, в погожий майский день, неожиданно подъехал к нашим воротам легкий экипаж — такие небольшие оплетенные дрожки, запряженные белым красавцем–рысаком. Мама взглянула в окно и ахнула: приехали Сережины родители. (Мама уже была знакома с Анной Савельевной, так как она до этого приезжала к нам одна.) Встречать гостей они вышли вдвоем с папой на крыльцо.

Анна Савельевна, подойдя к ним, низко поклонилась и, сделав округлое движение рукой — от лица к ногам, пропела речитативом: «А вот кланяемся вам от бела лица до сырой земли…»

Я быстренько, пока они меня не увидели, ушла в самую дальнюю (нашу с сестрой) комнату. Прошло какое–то время, заходит мама, укоризненно качает головой:

— Галина, ты что это вводишь нас в стыд, не выходишь к гостям?

— Они к вам приехали.

— Как это к нам? Приехали тебя сватать.

— Не нужно никакого сватовства, это не век 17‑й. Мы сами разберемся.

Тут появилась в дверях Анна Савельевна, слышавшая, видимо, наш разговор.

— Галя, ты же знаешь, Сережа на службе, не волен он… Если б мог — прилетел. Я ведь тебе говорила — он в каждом письме пишет: «Если Галя мне откажет, я ни на ком никогда не женюсь…» Мы–то знаем, он не преувеличивает. Сергей — однолюб, весь в Пашу (отца, значит).

Обняла меня, целует, тащит в кухню, где сидят наши отцы.

— Пойдем, пойдем. Павел Ефимович ждет, он же тебя не видел.

Вошли, Павел Ефимович сразу встал. Смотрел, смотрел на меня молча, потом как–то трогательно прикоснулся губами к одной щеке, к другой. Проговорил, сильно волнуясь: «Ладно, ладно…» И, пододвинув к себе стул, взял меня за руку — садись.