Встать! Суд идет - [65]

— И Чупихин, выходит, хапуга, — покачал я головой.

— Махровый, говорит Бражникова. Сам лично возит зимой начальству свежие огурцы и помидоры. Ящиками… Делами Чупихина заинтересовался ОБХСС.

— Ну и ну, — сказал я, вспомнив, как «разоблачала», в свою очередь, приятельницу Чупихина.

— Бражникова припомнила еще, что когда Василий Демидович был заведующим овощной базой, то едва не сел за махинации. Откупился, наверное, говорит.

— Как разобраться, где правда, а где ложь?

Гранская пожала плечами:

— По делу овощной базы Чупихин проходил как свидетель. Но его сразу после этого перевели на другую должность. Даже с повышением.

— А насчет самой Бражниковой?

— Директором гастронома она всего четвертый год. По материалам ревизий — ни хищений, ни злоупотреблений не было. Имеется благодарность за систематическое перевыполнение плана. Между прочим, Литвиновское парниковое хозяйство второй год держит переходящий вымпел области за высокую культуру производства.

— Понятно.

— Да, одна деталь. Бражникова утверждает, что, когда они учились с Чупихиной в техникуме, Валентина была замечена в мелких кражах.

— А именно?

— У одной подружки своровала сало.

— Что? — воскликнул я.

— Сало. Прислали из деревни студентке, а Валентина выкрала из тумбочки. И якобы присвоила чужую косынку.

— Интересно, это было в действительности?

— Я спросила у Чупихиной, — ответила Инга Казимировна серьезно. — Было.

— Так и призналась спокойно? — удивился я.

— Сказала, что сало стащила сама Бражникова. — Я невольно улыбнулся. — По поводу косынки возмущалась. В общем, все выглядит скорее печально, чем весело, — подытожила Гранская.

— Непонятно одно: по какой причине обе женщины стараются очернить друг друга. Если у них есть основания для этого, значит, каждая могла совершить неприятное бывшей приятельнице. Кто же виноват?

— Ответить на этот вопрос, Захар Петрович, я пока не могу, — призналась Инга Казимировна.

Разумеется, помнить все время о деле, которое вела Гранская, я не мог. Голова была занята более важными событиями.

Но однажды ночью меня разбудил междугородный звонок. Я ощупью пробрался в коридор, где стоял телефон, взял аппарат и пошел на кухню, плотно закрыв дверь, чтобы не обеспокоить Дашу.

— Товарищ Измайлов? — спросил незнакомый голос.

— Слушаю вас.

— Мне говорили, что мы встречались где-то, но я не помню.

— С кем я разговариваю? — спросил я нетерпеливо.

Но мой собеседник не спешил представиться.

— Измайлов, — произнес он как старому знакомому, — ты не собираешься в область?

— Нет, — машинально ответил я.

— Приезжай, Измайлов. Хочу с тобой потолковать. Где хочешь — можем в «Олень» закатиться, а дома тоже неплохо. — Он засмеялся. Лучше дома. Я привез из Мурманска копченого палтуса.

Разговор начинал меня удивлять.

— С кем имею честь? — повысил я голос.

— Краюхин я, Краюхин… Писатель Краюхин.

Это был наш областной литературный маэстро. Действительно, я его видел несколько раз на областных совещаниях. Он неизменно сидел в президиуме.

— Я вас слушаю, товарищ Краюхин.

— Измайлов, это не совсем телефонный разговор. Приезжай к нам, душевно пообщаемся.

Я ответил:

— Боюсь, скоро у вас не буду.

— Напрасно. Надо отдыхать, заботиться о своем здоровье. Жизнь одна, другой не будет никогда.

Меня все больше интриговало, что это он заботится о моей персоне.

— Какой у вас там отдых! Вот у нас, в Зорянске, тихо, речка. Рядом лес. Приехали бы, товарищ Краюхин, набрались впечатлений. Для творчества.

— Спасибо, Измайлов, как-нибудь в другой раз, — сказал он серьезно. — Я теперь о нефтяниках роман задумал. Кстати у тебя там нефти нет в районе?

— Торф не подойдет? — ответил я тоже серьезно.

— Отстал ты, Измайлов, отстал, — назидательно произнес писатель. — Нынче о нефти весь мир говорит. Кровь экономики, рычаг прогресса и политики. — Он помолчал. Потом спросил: — О чем мы говорили?

— Об отдыхе, о жизни.

— Нет. Я вот об чем хотел с тобой поговорить. Обижают, Измайлов, моего приятеля, можно сказать, друга.

— Какого?

— Васю Чупихина. Зря обижают. Ты бы с ним в разведку пошел?

— Простите, товарищ Краюхин, лично не знаком.

— Хочешь, познакомлю?

— Почему именно меня?

— Я бы с ним в разведку хоть сейчас.

— А не поздновато? — сказал я, глядя на часы — около двух ночи.

— Это ты зря, Измайлов. Есть еще порох в пороховницах.

— Вполне допускаю. — Интерес к пьяной болтовне у меня пропал. Более того, бесцеремонность, с какой вел себя Краюхин, разозлила. — Вот что, дорогой товарищ, я охотно бы поговорил о разных рычагах прогресса и экономики, но завтра вставать рано. Служба. Об этом бы тоже неплохо подумать. О человеке.

— Обижаешься, Измайлов? Зря, я ведь по-простому, по-человечески.

— Не обижаюсь.

— Вот и славно.

— …А возмущаюсь.

Я повесил трубку. Сел, закурил, глядя на аппарат. Вдруг Краюхину вздумается снова позвонить.

Сон как рукой сняло. Интересно, чем вызван этот бредовый звонок? Неужели Чупихин попросил писателя соединиться со мной? Или это порыв самого Краюхина? Все выглядело странным и нелепым. Что изменилось, когда я узнал о столь «высокой» дружбе? Ровным счетом ничего. Пожалуй, это даже вредило. Не люблю, когда на меня давят. Наверное, как всякий другой человек.