Вспомнить, нельзя забыть - [66]

(Аресты Русских в Маньчжуго в 1935 г.)

Нынче я, волнуясь и тоскуя,

Запрещаю сердцу говорить,

Потому что надо жизнь плохую

Перестроить и перекроить.

Только разум жесткий и холодный

Все пути пройденные сочтет.

Враг чужой и враг неблагородный

В нас любовь к России не убьет!

День за днем к чудесной нашей цели:

К Родине, к победе и мечте.

Каждый час у злобы на прицеле —

В бедности, в работе, в простоте.

Обыск. Арест. Все обыкновенно.

Так же, как у красных в те года…

В Харбине в те дни нас незабвенно

Породнила русская беда.

На допрос японский злобный «кто ты?»

Их ответы: (что найдешь ясней?)

«Не чужой страны мы патриоты,

Патриоты Родины СВОЕЙ!»

Их ответ (не красных и не белых)

Русских героических людей:

«Мы не станем помогать разделу

НЕДЕЛИМОЙ Родины своей».

Рождаются тьмой и тревогой они,

Бесстрашные люди в трусливые дни.

Когда забиваются в норы кроты.

Когда часовые бросают посты,

Когда побежденный врагом офицер

В плену победившим сдает револьвер, —

Тогда нашу гордость спасают они,

Бесстрашные люди в трусливые дни!

Приходят они, чтоб узлы развязать,

Упрямое, смелое слово сказать;

Слова у них прежние, гордые есть:

«Достоинство, долг, самолюбие, честь!»

А дума их краше и песен и слов:

«За верность России на гибель готов»…

Мужчины и воины! Их имена

В историю подвигов впишет страна!

И о том, что есть такие люди

С русской неподкупною душой,

Женщина взволнованная будет

Говорить потом Стране большой:

«От Камчатки и до Петрограда

О героях слушай, молодежь!..

Как они, любить Россию надо,

Для которой ты сейчас растешь»,

Женщина, удерживая слезы,

Скажет, вспомнив бывшее давно:

«Верным быть России… под угрозой…

Это, ведь, не каждому дано».

Пусть потом больной и старой буду

(Всякому болезнь и смерть грозят),

Но об этих людях на забуду,

Потому что их забыть

Нельзя!

18 января 1936 г.

С ЭШАФОТА (В японской тюрьме)

«День меркнет, приходит ночная пора,

Скрипят у застенка ворота…

Заплечные входят опять мастера,

Опять началася работа»…

А. Толстой.

Никем не защищенную — колоть,

Ничем не огражденную — ударить!

Живую душу, душу, а не плоть

Пытаются унизить и состарить…

В их лица, заостренные враждой,

Смотрю недоуменно и устало.

Враги, я так пришиблена бедой,

Что даже плакать нынче перестала.

И под осенним ветром и дождем,

Все так же прямо, к той же самой цели, —

Иду! Еще немного подождем,

Не все еще мы здесь перетерпели.

Друзья, нас мало. Тяжко нынче нам.

Но нарастает, крепнет возмущенье…

Молчу и удивляюсь этим дням

И моему не — женскому мученью.

И, как Остап, когда свершалась казнь,

Кричал отцу: «ты слышишь?» — так же ныне

Кричим и мы. Не боль и не боязнь,

А гордость и призыв звенит в пустыне!

А эти строки, как сквозь зубы стон,

Как тихий крик прощальный с эшафота…

Палач подходит ближе…

Нынче он

Похвастает

Отчетливой работой.

Покатится немая голова

Под восклицанья зрителей глухие.

С губ остывающих

Предсмертные слова,

Остапа крик:

«Ты слышишь ли, Россия»?

14 октября 1935 г. Харбин

ОДИН ИЗ РУССКИХ

Оцепили и дом и ограду.

И, неслышно взойдя на крыльцо,

В дверь стучали ружейным прикладом

К человеку с упрямым лицом.

Человека искали, который

Будет ночью сегодня убит.

В окнах спущены белые шторы,

Дом, как будто бы, накрепко спит.

В темном доме бесшумна тревога…

Сиплым голосом гибель кричит:

— Не твоя ли там смерть у порога

В дверь ружейным прикладом стучит? —

Дом, как будто бы, накрепко спит…

Ветер выл над заброшенным садом.

Дверь взломали! Под грохот стрельбы

Человек, не искавший пощады,

Шел путем одинокой борьбы.

Он прорвался. И трупы лежали

На земле перед старым крыльцом.

Упустили. Ушел. Не догнали

Человека с упрямым лицом!

Улыбнусь темноте и крыльцу:

Бог помог храбрецу!..

1935 г.

БЕГСТВО ИЗ «МАНЬЧЖУГО»

Из железных пут, из плена,

Из страны, где жжет измена

Верных Родине людей,

Из тюрьмы — бежать! Скорей!

Хорошо на пароходе

Плыть из сумрака к свободе

В край, который называем

Вольным городом Шанхаем.

Здравствуй, эмигрантский рай,

Гордый каменный Шанхай!

Вспомнив черные минуты,

Улыбаюсь я кому-то

Ободряюще и нежно.

Море милое безбрежно, —

Словно боль моя в груди,

Словно воля впереди!

Неизвестность не пугает.

Будет жизнь совсем другая,

Может быть, еще труднее,

Может быть, еще больнее;

Все же будет труд не тот,

Все же эта боль пройдет.

За кормой полоска пены…

От шпионов, от измены —

Вдаль на белом пароход?

К русской верности, к свободе!..

3 января 1936. «Дайрен-Мару».

СВИДАНЬЕ

«Глухие гитары,

Высокая речь,

Чего им бояться,

И что им беречь?»

Н. Асеев.

Старый друг мой, сядем здесь, покурим

Пусть пока спокойно дышит грудь.

От советских и маньчжурских тюрем

Мы имеем право отдохнуть!

От тебя сейчас скрывать не стану, —

Я устал немного и притих…

Улыбаюсь каждому платану

На Шанхайских улицах чужих.

Улыбаюсь потому, что радо

Сердце жизни! Нам с тобою, друг,

Не нужна дешевая бравада,

От которой гул гудит вокруг.

Посидим подольше и покурим.

И проверим прошлый грустный путь.

От советских и маньчжурских тюрем

Мы имеем право отдохнуть!

Издалека голос нежной скрипки

Нам поет про девичью любовь…

Вспоминаем грозные ошибки

И напрасно пролитую кровь…

Наша встреча снова не случайна.

Чувствую, что скоро снова в бой.

Наша встреча — это чья-то тайна,

Нас навек связавшая с тобой.

Завтра утром встретимся чужими, —

Нам нельзя друг друга узнавать.