Вспомним мы пехоту... - [6]

Когда Борисенков поравнялся со мною, я твердо сказал:

— Товарищ командир, возьмите меня в полковую школу. Учиться обещаю на отлично, — На этот раз мне удалось выразить свою мысль по-русски довольно четко.

Борисенков остановился, оглядел меня оценивающе.

— Очень хотите учиться?

— Очень, товарищ командир.

— Фамилия?

Я сказал. Борисенков записал ее в блокнот, затем, пройдя вдоль шеренги до конца, вернулся к своему начальнику. После того как они поговорили, Борисенков обратился к нам:

— Товарищи! Те, чьи фамилии я сейчас назову, должны сделать два шага вперед! — и он начал по своему блокноту зачитывать фамилии.

Я стоял сам не свой, сцепив от внутреннего напряжения зубы. И вдруг — будто гора с плеч — слышу свою фамилию. Делаю два шага вперед.

Полковая школа помещалась в отдельной казарме. На втором этаже классные комнаты, на первом жилые помещения, у каждого взвода свое. Я попал, как мне и хотелось, в 1-й взвод, которым командовал Николай Павлович Борисенков, сыгравший в моей военной судьбе не последнюю роль. Командир со шпалой, которого я видел на плацу, был начальник полковой школы капитан Аксенов.

Программа школы оказалась довольно обширной и требовала от курсантов немалого напряжения. Чтобы стать настоящими младшими командирами, мы должны были за год изучить уставы внутренней и гарнизонной служб, строевой устав, боевую тактику в масштабе отделения и взвода, взводное оружие — винтовку, ручной пулемет, гранаты образца 1914 года и Ф-1 (так называемую лимонку), основы военно-инженерного дела, а также методику обучения рядовых бойцов.

С первого же дня занятий я с головой ушел в учебу, помнил, что дал командиру слово учиться на отлично. Однако сдержать это слово оказалось не так легко. Я недостаточно хорошо знал русский язык, да и математических знаний у меня явно не хватало — сельская школа того времени отличалась от городской. Приходилось каждую свободную минуту проводить за учебниками, за уставами. Многое было непонятно, а обратиться за разъяснениями к преподавателям или к командиру поначалу стеснялся.

Однажды вечером в комнату для самостоятельных занятий зашел Борисенков, подсел ко мне.

— Как дела, товарищ Мошляк? Трудновато вам?

Я смутился, не зная, что ответить. Скажешь, что трудно, что не усваиваешь кое-какие разделы программы, могут отчислить в стрелковый взвод. Но все же язык не повернулся соврать.

— Так точно, трудно, товарищ командир. Русский язык плохо знаю да и в математике слаб.

Борисенков помолчал, что-то соображая. Затем сказал:

— Давайте сделаем так, товарищ Мошляк. Через час зайдите ко мне, я вам подготовлю задания по русскому языку и математике. Придется вам параллельно с программой пройти общеобразовательный курс, иначе у вас ничего не получится.

Борисенков жил тут же, при полковой школе, и с того дня я почти каждый вечер бывал у него. Он давал мне задания, объяснял непонятное, помогал заниматься. Все это он делал весело, с шуткой, по-товарищески, так, что я чувствовал себя непринужденно и свободно. Дружба с командиром окрыляла меня. Хотелось быть достойным ее.

Я и раньше знал, что Красная Армия — это армия нового типа, в которой дисциплина — подчинение младшего по званию старшему — основывается на высоком сознании бойцов и командиров, на понимании ими своего воинского долга, но теперь я убедился в этом на собственном опыте. Новый тип отношений в нашей армии стал той силой, которая в дни Великой Отечественной войны, в самые тяжелые моменты помогала сплачивать бойцов и стоять насмерть.

В то нелегкое время страна ничего не жалела, чтобы обеспечить Красную Армию всем необходимым. Любовь народа к своей армии была безгранична, и мы ее постоянно чувствовали. Она проявлялась даже тогда, когда мы строем проходили по улицам города. Прохожие останавливались на тротуарах, махали нам руками, девушки дарили цветы, восторженные мальчишки бежали следом.

Окруженные всеобщим почетом, уважением и любовью, мы не могли не проявлять рвения в делах службы, и примером в этом нам были наши командиры. Для меня в первую очередь Борисенков. Родом из Москвы, он закончил девятилетку и Омское пехотное училище имени М. В. Фрунзе. Образованность, прекрасное знание военного дела, природный ум, умение расположить к себе людей делали его отличным командиром.

— Нет ничего хуже для командира, чем обнаружить перед бойцами свое невежество в военном деле, — говорил он. — Это уже, считай, командир только по петлицам, а не по сути.

Для меня, вчерашнего батрака, Борисенков, человек столичный, образованный, был настоящим кладезем мудрости. И я черпал ее полными пригоршнями.

Из всех разделов военной пауки особенно увлекало Николая Павловича снайперское дело. По этому вопросу он перечитал массу литературы, отечественной и иностранной. Сам Борисенков стрелял отлично. Поражало меня то, что целился он не зажмуривая левого глаза. Следуя этой методике, я за год научился стрелять так, что заслужил его похвалу.

Со временем наши дружеские отношения окрепли, и, когда мы находились во внеслужебной обстановке, стирались всякие грани субординации. Я называл Николая Павловича батькой, а он в ответ посмеивался: вот нежданно-негаданно обзавелся взрослым сынком. А я на самом деле видел в нем второго отца, человека, открывшего мне мир военной науки, привившего любовь к воинской службе. Так на всю жизнь и остался он для меня батькой, всю жизнь я испытывал к нему сыновнюю почтительность, хотя старше меня он был всего лишь на три года.