Вспомним мы пехоту... - [39]

— Брось ты это оружие, Михаил Васильевич, — сказал я. — Толку от него чуть.

— Легко сказать «брось». А что получу взамен?

— Вот. — Я сиял с плеча автомат ППШ. — И бой сильнее и очередь длиннее.

— Ну, спасибо, Иван Никонович, уважил. — Белянкин, улыбаясь, погладил блестевшее цевье, приклад, диск.

В это время из соседнего помещения вышел сержант-радист.

— Товарищ майор, — обратился он ко мне, — вам шифровка из штаба армии.

Я взял расшифрованный текст: «Подполковнику Мошляку…»

— Товарищ сержант, — строго сказал я, — вы что-то напутали. Я майор, а здесь «подполковник».

Сержант заулыбался.

— Все точно, товарищ майор, то есть товарищ подполковник… Что передали, то я и расшифровал…

Уже понимая, что сержант не ошибся, я быстро пробежал глазами текст.

Командующий армией приказывал мне с 18 часов вступить в командование 106-й стрелковой бригадой.

Не в силах что-либо сказать, я протянул радиограмму Белянкину.

Он прочитал и заулыбался точно так же, как сержант-радист.

— Поздравляю, Иван Никонович! — Он обнял меня, похлопал по спине. — Тяжела, конечно, шапка Мономаха, но выдюжишь. — Он закинул на плечо ППШ. — Ладно, я пойду, у тебя сейчас работы сверх головы…

— Стоп! — Я загородил выход из блиндажа. — Властью командира бригады я вам, товарищ начальник политотдела, категорически запрещаю ходить в атаку без крайней на то необходимости.

— Ну, не ожидал от тебя, — проворчал Белянкин. — Две минуты без пяти секунд, как стал комбригом, и уже власть показываешь…

— Я серьезно, Михаил Васильевич. Не заставляй меня прибегать к крайним мерам. Кстати, политработа запущена, бойцы дня четыре газет не видели, не знают положения на фронтах…

— Ясно, товарищ подполковник. Вот это деловой разговор, все будет исправлено, — сказал Белянкин.

На КП поминутно звонили телефоны, комбаты докладывали о положении на своих участках. Отбил очередную, седьмую, атаку 1-й батальон. Постарался артдивизион Баслыка, который я направил для поддержки левого фланга. Комбаты Слюсаренко и Бардин доложили, что на их участках атаки затихают.

Мне не давала покоя мысль о свежей танковой дивизии, которую противник якобы развертывает против нас. Вызвал заместителя начальника штаба по разведке.

— Из каких источников известно, что немцы выдвигают против бригады свежую танковую дивизию?

— Это данные агентурной разведки.

— Штаб армии в курсе?

— Да.

— Сегодня же ночью организуйте поиск. К утру доставьте «языка», чем раньше, тем лучше, и предпочтительно штабного офицера.

— Постараемся, товарищ подполковник.

Откуда он успел узнать, что мне присвоено очередное звание? На петлицах-то у меня все еще две шпалы. Впрочем, на то он и разведчик, чтобы все узнавать раньше других.

День был на исходе. Опускались сумерки. Ординарец включил электрическую лампочку, питавшуюся от аккумулятора. Пришел Дорошенко.

— Поздравляю, Иван Никонович, с повышением. От своего телефониста узнал. Солдатский телеграф работает безотказно. — Он сел на топчан, устало ссутулился, опустив тяжелые руки между колен. Ни дать ни взять — крестьянин, вдоволь намаявшийся на пахоте. — Можно вроде бы и отдохнуть, подвести итоги. У фрицев сейчас по расписанию ужин и сон…

Только он успел произнести эти слова, как залп необыкновенной силы потряс стены блиндажа. С Дорошенко всю усталость будто рукой сняло.

— Эх, сглазил! — с досадой сказал он.

Задребезжал телефон. Докладывал Бисярин — теперь он стал начальником штаба бригады.

— Иван Никонович, противник обстреливает наши боевые порядки. Огонь ведут не менее ста орудий. Наибольшая интенсивность огня на участке третьего батальона…

— Ясно! — Я положил трубку и обратился к Дорошенко: — Немедленно все уцелевшие орудия — на участок третьего батальона.

— Откроем другие участки, — засомневался майор.

— Третий батальон ослаблен больше всех, без мощной артиллерийской поддержки не выстоит. Другие участки в случае чего прикроет дивизион Баслыка. Сейчас попрошу поддержки у штаба армии.

— Хорошо. Разрешите выполнять?

— Действуйте. — Дорошенко вышел. — Соедините меня со штабом армии, — приказал я телефонисту.

Услышал в трубке знакомый рокочущий бас командарма:

— Слушаю, комбриг. Что у вас?

Я доложил обстановку.

— Эге, значит, немцы решили воевать и ночью.

По голосу командующего я чувствовал, что он говорит с улыбкой. С чего бы это? Меня обескуражил шутливый тон командарма. До шуток ли тут, когда вот-вот на бригаду ринется целая танковая дивизия, а это сотня танков!..

Я высказал командующему свои опасения и попросил пополнить нашу противотанковую артиллерию хотя бы еще одним дивизионом, а для поддержки контратак дать танковый батальон.

— Хитрец вы, Иван Никонович, — сказал генерал, — знаете, что молодым командирам не принято отказывать в помощи. Не будем нарушать традицию — к утру получите артиллерийскую поддержку и десять танков. А пока обходитесь маневрированием по фронту. И не нервничайте. Вряд ли противник на ночь глядя бросит в атаку танковую дивизию. Не выгодно ему. В темноте танки окажутся на положении слепых кутят. Ну, желаю успеха!

Только положил трубку, зазуммерил другой телефон. Дорошенко доложил, что пушки заняли огневые позиции на участке 3-го батальона. А еще через несколько минут комбат-3 старший политрук Слюсаренко сообщил: противник атакует. У меня словно гора свалилась с плеч — правильно определил направление главного удара, теперь есть чем встретить фашистов.