Вспомни меня - [8]

– Да, сэр, – киваю ему в ответ. – Как у вас дела?

– Все хорошо. Даже очень. Несколько месяцев назад Отиса повысили до начальника полиции Тамбл-Три. Я тебе говорил? Мэр самолично его назначил. Вот так дела, да? Конечно же, я так горжусь своим мальчиком.

– Поздравляю. Это здорово. – Я не добавляю, что то же самое он мне говорил вчера. Я стараюсь не разрушать чужие иллюзии.

– Я считаю, что он будет прекрасно за всеми нами приглядывать. Он и обо мне отлично заботится с тех пор, как вернулся сюда.

– Конечно, – говорю я.

– Ну ладно, хорошего тебе дня. Передавай отцу от меня привет!

– Обязательно, мистер Льюис. И вам хорошего дня!

Он забирается в свой почтовый фургон, и я держусь на расстоянии, пока облако пыли, поднимающееся вслед за ним, не уляжется.

Я наконец-то добираюсь до мусорных баков и забрасываю внутрь мешки, вонь от которых вызывает рвотный рефлекс, после чего захлопываю крышку бака, чтобы быстрее отойти подальше от роя мух, поднявшегося в воздух. Я собираюсь идти домой, как вдруг мне на палец садится божья коровка.

Мое дыхание замирает.

Воспоминания наполняют меня.

Божья коровка, время идти в кровать.

Божья коровка, школьный автобус уже приехал.

Божья коровка, я люблю тебя больше, чем Техас. Больше, чем все звезды на небе.

Божья коровка, однажды мы с тобой отсюда улетим. Мы увидим мир. Мы оставим это место пыли и ящерицам.

Крошечные лапки щекочут кожу, пока божья коровка путешествует по «вершинам» и «долинам» моей руки. Интересно, это ощущается, как взобраться на горный массив? Может быть, моя рука для этой божьей коровки – это красная звезда на карте. Может быть, она тоже скучает по своей маме.

Воспоминания – забавная вещь. Те, что нам хочется сохранить, – блекнут, а те, что мы хотим забыть, – остаются с нами, пока отец не заберет их. Если бы нам было дано право выбора.

Божья коровка прокладывает свой путь вниз по моей ладони и далее по запястью. Я аккуратно ее подталкиваю и наблюдаю, как она летит навстречу солнцу. Надеюсь, она найдет новое приключение. Или, может быть, дорогу домой.

Я прокручиваю на пальце старое кольцо мамы, чувствую его тепло на своей коже, и мне приходит мысль: вместо того, чтобы возвращаться прямиком домой, отправиться в парк. Там особо ничего нет – лишь стол для пикника, качели из старой шины, подвешенные к жалкому подобию дерева. Но мама всегда приводила меня сюда, когда я была маленькой. Мы по очереди друг друга раскачивали, запрокидывали голову назад, пока небо и облака не расплывались перед глазами, и вот мы уже не были в этом пыльном пустынном приграничном городе. Мы кружились где-то далеко-далеко отсюда.

Под ногами хрустит гравий, пока я огибаю поворот, ведущий в парк. Пронзительный высокий смех нарушает тишину. Я замираю, как только дерево попадает в поле зрения, понимая, от кого исходит смех.

Мануэла сидит на качелях, болтает ногами. На ней нелепо короткие джинсовые шорты. Марко Ворман, сын Виви и племянник мэра, стоит позади нее, рукой держа качельные цепи. В животе взлетает целый рой божьих коровок при виде его улыбки. Она как изогнутый участок шоссе, где левая часть слегка длиннее правой. Вы подумаете, что, так как мы ходим в одну школу и Виви работает в Доме Воспоминаний, Марко и я теоретически должны хорошо знать друг друга. Вот только единственное, что я о нем знаю, – это то, как он и его друзья меня избегают.

– Марко, не надо! – верещит Мануэла так, что становится очевидным: на самом деле она хочет, чтобы он раскачал ее снова.

На его лице играет ехидная улыбка, когда он тянет за цепи, наклоняя Мануэлу в сторону, отчего шина начинается вращаться. Она, смеясь, запрокидывает голову назад, ее длинные темные волосы касаются пыльной земли. Мануэла сидит на месте мамы, словно оно принадлежит ей. Ненавижу.

Я разворачиваюсь и собираюсь уйти, чтобы они меня не увидели, но слишком поздно. Марко ловит мой взгляд и выпрямляется. Его кривая ухмылка исчезает. Мануэла замечает меня секундой позже и спускает ноги на землю, чтобы остановить качели.

– Люси, привет! – произносит она так, словно я ее старый друг, которого она давно не видела. Когда она улыбается, ее губы кажутся ярко-алым пятном на фоне голубого неба. Становится настолько очевидно, почему такие как Марко и Мануэла не хотят со мной общаться и зависать. Она – это Новый Орлен весной – фейерверки цветов, украшающие подоконники. А он – это шумные улицы Нью-Йорка, огни, вспыхивающие в миллионах направлений одновременно. А я – это Тамбл-Три. Марфа. Луккенбах. Каждый маленький городок от этого места и до самой Оклахомы.

– Привет! – отвечаю несколько запоздало. Я внезапно осознаю, какими же, должно быть, острыми кажутся мои колени, выглядывающие из-под шорт. – Извини, я не сразу поняла, что здесь кто-то есть. Я просто мусор выбрасывала.

За секунду до того, как до меня доходит, насколько глупо это звучит, Мануэла прыскает со смеху.

Не то чтобы Мануэла вредная или плохая – она точно такая же, как и остальные ребята в школе. Им нравится, что Дом Воспоминаний выделяет Тамбл-Три на фоне других городов, расположенных вдоль пустынного участка трассы ведущей к Эль-Пасо. Он и есть причина, по которой люди здесь останавливаются. Но я все слишком хорошо понимаю, чтобы принять их вежливые улыбки и вопросы «как дела» за дружбу. Они думают, я считаю себя лучше них, потому что все время говорю о том, что хочу уехать.