Всплытие невозможно - [40]

* * *

В тишине подлодки было слышно, как тихо постукивает хронометр, как мерно капает вода. Тусклый свет лампочек напоминал, что бо́льшую часть заряда аккумуляторных батарей системы жизнеобеспечения «Щуки» уже израсходовали. Дышалось тяжело. Казалось, что воздух стал густым и липким, как и полумрак, царивший на субмарине.

Командир Дулов пытался уснуть, и не для того, чтобы восстановить силы. Физически работать последние часы не приходилось – наоборот, изматывали неподвижность и неопределенность, «горели» нервы. Но во сне человек потребляет меньше кислорода. В обычной жизни как-то не задумываешься, не ощущаешь, что все человечество дышит одним и тем же воздухом. А оказавшись в замкнутом пространстве под толщей воды, начинаешь физически постигать эту простую истину. То, что вдохнул сам, мог бы вдохнуть другой. Поневоле закрадываются мысли, будто ты воруешь у других их жизни, или же другие воруют жизнь у тебя.

Обычно ценятся те люди, которые при необходимости могут подолгу не спать, сохраняя при этом энергичность и трезвость мысли. Умеющие же засыпать когда угодно и где угодно ценятся, по мнению обывателей, лишь среди пожарников. Но в подплаве такое умение буквально на вес золота. Воле человека подвластно не все, но Дулов все-таки смог погрузиться в сон – неглубокий, тревожный, способный прерваться из-за любого звука или прикосновения. Спящий не ощущает запахов, обоняние просто отключается, и потому во сне Дулову дышалось легко, полной грудью. При этом его не покидало странное чувство, какое редко посещает людей. Он понимал, что все виденное им сейчас, пережитое – не реальность. Он шел под ярким солнцем по каменистому пляжу одетый в рубашку и белые брюки. Волны накатывали на босые ноги, камни постукивали, скрипели. Это было так реально, что Игорь Игнатьевич не сомневался – можно нагнуться, зачерпнуть ладонью морскую воду, приложить ее к губам, и тогда ощутишь соленый вкус. Несмотря на яркое солнце, скалистый мыс впереди укутывал странный туман, немного красноватый, словно там кто-то поджег дымовые шашки. И в этом тумане угадывались фигуры приближающихся людей. Дулову хотелось побежать им навстречу. Их было четверо, и он побежал, широко раскинув руки; расстегнутая светлая рубашка трепыхалась на морском ветру. Кавторанг вбежал в туман и увидел четыре фигуры. Люди, одетые в камуфляжную форму, стояли к нему спиной, и ему показалось, что это Саблин, Зиганиди, Беляцкий и Сабурова – те, с кем он познакомился, оказавшись на тренажере «Щуки». Те, кого согласно распоряжению контр-адмирала Нагибина ему приходилось обманывать и не раскрывать секрет, что авария произошла не в реальности, а тренажер подлодки находится в испытательном бассейне.

– Ребята, – позвал Дулов во сне. – Ну, виноват я перед вами, не мог сказать – все бы потеряло смысл. Сами понимаете, приказ.

И тут Игорь Игнатьевич получил ответ. Именно получил, а не услышал. Он был беззвучным и просто сам собой сложился в его голове:

«А ты уверен, что и теперь все происходит в реальности? Вдруг твой корабль лежит не на морской отмели, а в испытательном бассейне?»

У спящего Дулова похолодело внутри. Трое мужчин и одна женщина в камуфляже одновременно, как по неслышной команде, обернулись. И вместо знакомых лиц Дулов увидел перед собой чужие: округленные, скуластые, с раскосыми глазами. Кавторанг невольно отпрянул, вздрогнул и проснулся.

По-прежнему тускло горело дежурное освещение. Дышалось с трудом, хоть он и набирал полную грудь воздуха, и руки слегка подрагивали, как после сильного напряжения. Командир сел на матрасе. Возле оказавшегося на стене пульта сидел, сложив по-турецки ноги, старпом. Неподалеку от него на матрасе лежал акустик Прошкин. Невозможно было понять, спит он или бодрствует. На глазах непроницаемые темные очки, на голове наушники с огромными резиновыми накладками. Наверное, и во сне Прошкин продолжал вслушиваться в звуки моря.

– Не спится, товарищ командир? – сочувственно проговорил старпом. – Я тоже до вахты заснуть не мог, хоть и старался. А вот вам удалось. Это все из-за того, что кислорода не хватает. Мозг голодает, вот и стремится отключиться. Если ничего не предпринять, то вскоре все заснем и не проснемся. Но только перед этим у некоторых крышу сносит – друг на друга бросаются. Ведь инстинкт самосохранения – он самый сильный. Мне приходилось видеть, как один абсолютно нормальный моторист спятил, бросился душить коллегу, чтобы тот его воздухом не дышал, – проговорил Решетников и умолк, поглядывая на неумолимо двигавшуюся секундную стрелку блестящего хронометра.

– Тяжело, знаю, – отозвался чуть заспанным голосом Дулов. – Даже сны и те какие-то «воспаленные» снятся. Муть всякая. Никогда раньше подобного не снилось.

– Это все из-за кислорода – вернее, из-за его почти полного отсутствия, – старпом часто задышал, а затем спохватился, и дыхание его стало размеренным.

– Думаю, что пришло время прибегнуть к запасам, – после недолго размышления проговорил Дулов.

– Ничего другого не остается – последняя надежда.

Стараясь особо не шуметь, старпом с командиром извлекли из-за перегородки один герметически закрытый контейнер – сорвали защитную пленку, щелкнули замочки. Внутри белели кристаллы калия. Этот металл – последняя надежда для подводников, лишенных возможности обновить запасы воздуха. Он вступает в реакцию с углекислым газом, высвобождая кислород.