Всеволод Большое Гнездо - [10]
В летописях XV–XVI веков к рассказу об изгнании Андреевых братьев добавлены некоторые дополнительные подробности. В частности, сообщается об изгнании князем и четвёртого из его единокровных братьев, Михалка, а также о том, что Мстислав и Василий отправились в изгнание «с чады», то есть с детьми>15. Если о детях Василька нам ничего не известно, то у Мстислава Юрьевича точно имелся сын; надо полагать, что его сопровождали и супруга-новгородка, и некоторые другие члены семейства.
Наиболее же подробный рассказ читается в поздней Никоновской летописи XVI века. Произошедшее, как всегда в этой летописи, объяснено интригами «злых» людей в окружении князя, но событиям придан гораздо больший масштаб:
«…Таже прельщён бысть от домашних своих злых, ненавидяху бо князя Андрея свои его суще домашний, и лстивно и лукавно глаголаше к нему, и тако совраждоваша и съсориша его з братьею: со князем Мьстиславом Юрьевичем, и со князем Василком Юрьевичем, и со князем Михалком Юрьевичем, и с предними мужи отца его». А далее говорится о разгроме всяческой оппозиции и едва ли не тотальном терроре, устроенном Андреем в княжестве: «И тако изгна братию свою, хотя един быти властель во всей Ростовъской и Суждальской земле; сице же и прежних мужей отца своего овех изгна, овех же ем (схватив. — А. К.), в темницах затвори, и бысть брань люта в Ростовьской и в Суждальской земли»>16.
Нарисованная здесь картина «лютой брани» остаётся, конечно же, на совести составителей летописи, книжников XVI века. Но и отрицать возможность развития событий по такому сценарию у нас нет оснований. Андрей действительно был крут с людьми, и мы только что говорили об этом. Более чем красноречивым надо признать тот факт, что в соответствующей части Лаврентьевской (Суздальской) летописи, освещающей события с точки зрения князя Андрея и его преемников на владимиро-суздальском престоле, об изгнании князем своей братии вообще не говорится ни слова. Мало того: сразу два года, а именно 1162-й и 1163-й, оставлены здесь пустыми (случай исключительный во владимиро-суздальском летописании!), а предыдущий, 1161-й, занят лишь кратким известием о росписи владимирского Успенского собора. Да и последующие летописные статьи, после 1164 года, в большинстве своём ограничиваются лишь констатацией, так сказать, сугубо «официальной» информации. Это молчание летописи о важнейших, драматичнейших событиях тех лет свидетельствует о том, что события эти — какими бы они ни были — казались составителям летописи настолько опасными, а быть может, и настолько компрометирующими княжескую власть, что они предпочли вовсе умолчать о них. Или иначе: возможно, при обработке летописного текста из летописи была вымарана уже имевшаяся в них неприглядная для князя информация. А ведь о том, что младшие братья Андрея были изгнаны из княжества, составители летописи знали. Позднее в рассказе о событиях, последовавших за гибелью Боголюбского, они вспомнят и об этом. Причём вина за изгнание князей будет возложена не на Андрея, но на жителей княжества: оказывается, это они «…посадиша Андрея (на княжеский стол. — А. К.), а меншая (младших сыновей Юрия, братьев Андрея. — А. К.) выгнаша»>17.
Что ж, подобное уже случалось в русской истории, хотя и не часто и не в таких масштабах. Так, прадед Андрея киевский князь Всеволод Ярославич добился того, что в Византию был выслан его племянник, князь Олег Святославич, проживший затем два года на греческом острове Родос в Эгейском море. Дядя Андрея Мстислав Великий, завоевав Полоцк, «поточил» всех полоцких князей и также выслал их в Византию вместе с жёнами и детьми. Правда, полоцкие князья давно уже обособились от остальных Рюриковичей и воспринимались ими как чужаки. Здесь же речь шла о родных братьях Андрея, таких же сыновьях Юрия Долгорукого, как и он сам. И всё же Андреевы братья хотя и были высланы за пределы княжества, но не заточены в темницу, как поступил, например, некогда Ярослав Мудрый со своим младшим братом Судиславом Псковским. Ярослав стал «самодержцем» (по-гречески «автократором», то есть правителем, ни с кем не делящим свою власть) во всей Русской земле. Он держал брата в заточении до самой своей смерти в 1054 году, и только его сыновья пять лет спустя освободили дядю — да и то лишь с условием немедленного пострижения в монахи. Андрей, выслав братьев, тоже стал «самодержцем» во Владимиро-Суздальской Руси — но добился этого более гуманными средствами, чем его далёкий предок. Более того, высылка братьев не означала полного разрыва с ними. Родственные, братские отношения в те далёкие времена (как, впрочем, и в любые другие) значили куда больше, чем политические разногласия, и впоследствии те из Юрьевичей, кому удастся пережить изгнание, будут действовать по большей части как подручные своего старшего брата.
Так для юного Всеволода началась новая полоса испытаний. На этот раз путь его лежал за пределы Руси — в Греческую землю, на предполагаемую родину матери. Где-то в Приднепровье — возможно, в Переяславле на Трубеже, через который пролегал их путь, — братья разделились. По свидетельству киевского летописца, «в Греки» вместе с княгиней отправились лишь трое её сыновей: «…Том же лете (возможно, уже в начале 1162-го.
