Всеволод Бобров - [88]

Анатолий Владимирович искренне, свято был убежден, что только трудолюбие и спортивное прилежание способны сформировать настоящего спортсмена. Вряд ли кто-либо отважится оспаривать такое утверждение. Однако проблема заключается в том, как понимать эти трудолюбие и прилежание – как понимал их Тарасов, требовавший от своих подопечных одинакового усердия абсолютно во всех элементах тренировок, или же как понимал их Бобров, предпочитавший трудиться до седьмого пота, отрабатывая прорывы и броски по воротам?

Именно в этом разночтении и состояло главное противоречие между молодым тренером и молодым, но уже очень маститым спортсменом.

Да, Всеволод Бобров был для Тарасова загадкой. Но суть дела заключалась в том, что Тарасов, хотя и стал тренером, все еще продолжал смотреть на Боброва глазами партнера по тройке и рядового игрока, привыкшего отстаивать свое место в команде исключительно отменным усердием на тренировках. И в этом Тарасов заметно отличался от Бориса Андреевича Аркадьева, который был посредственным футболистом, но сумел быстро отрешиться от своих «окопных» взглядов полевого игрока и смотрел на Боброва глазами тренера.

Правда, у Анатолия Тарасова положение было не простым: молодому наставнику все время приходилось что-то доказывать своим подопечным. Но поскольку по классу игры он уступал некоторым из них, то стремился наверстать упущенное трудолюбием и физической подготовкой. Тарасов сам делал все упражнения, которые предлагал выполнить другим, и делал их в два, в три раза интенсивнее. Он приходил на тренировки раньше всех и уходил последним. Он заставлял себя опережать всех, и прежде всего неформального лидера команды Боброва, «в сумме слагаемых»[27].

И если Всеволод занимался на льду четыре часа в день, то Анатолий тренировался по шесть-восемь часов. Если то, что делал Бобров за одно занятие, условно принять за единицу, то Тарасов выполнял объем работы, равный по меньшей мере двум единицам.

«Я должен был опережать его, чтобы завоевать его авторитет» – это слова Анатолия Владимировича Тарасова.

Но на деле происходило обратное: Бобров тоже не мог понять Тарасова, который, по его мнению, «сам потел впустую и напрасно заставлял также потеть других». Бобров придерживался точки зрения, которая очень точно выражена словами Валентина Иванова в его книге «Центральный круг»: «Развивать силу и выносливость (разумеется, до определенных пределов) куда проще, чем технику и тактическое мышление». Всеволод впадал в другую крайность: признавал только искрометную игру и предпочитал делать в спорте лишь то, что ему нравилось, ошибочно считая, будто такой принцип, который приносил полный успех лично ему, пригоден и для других спортсменов.

В итоге отношения в футболе с тренером Аркадьевым и в хоккее с тренером Тарасовым у Всеволода Боброва складывались совершенно по-разному. И это в немалой степени отразилось на том, что именно почерпнул Бобров у своих наставников. Он считал необходимым во многом подражать Аркадьеву. И последующая тренерская практика Всеволода Михайловича полностью подтвердила, что он придерживался педагогических концепций своего футбольного тренера Бориса Андреевича Аркадьева. Однако и паука Тарасова пошла на пользу: Бобров четко осознал, но какому пути ему идти не следует.

Из всего вышеизложенного вовсе не надо делать вывод, будто точка зрения Всеволода Боброва была более верной, чем позиция Анатолия Тарасова, или наоборот. Речь идет лишь о том, что Бобров и Тарасов придерживались различных тренерских концепций, причем каждая из них имела право на жизнь, у каждой были свои сильные и слабые стороны. И необходимо повторить, что именно в споре этих концепций, как и в столкновении других столь же интересных мнений, рождался общепризнанный во всем мире единый стиль советского хоккея.

Но в свете этих фактов особенный интерес приобретают строки из книги Анатолия Фирсова «Зажечь победы свет»[28], где знаменитый хоккеист пишет: «Из армейского гнезда вышли в большой спорт многие поколения талантливейших хоккеистов-от Александра Виноградова и Всеволода Боброва, от Евгения Бабича и Григория Мкртычана, от Николая Сологубова, Дмитрия Уколова, Генриха Сидоренкова и Николая Пучкова, от Александра Альметова и Вениамина Александрова, от Константина Локтева и Виктора Кузькина до Владимира Викулова и Валерия Харламова. И каждый из них прошел школу Тарасова» (курсив мой. – А. С). Историческая правда развития советского хоккея с шайбой не подтверждает мнение о том, что Виноградов, Бобров и Бабич «прошли школу Тарасова». У Анатолия Владимировича Тарасова немало крупных заслуг перед советским хоккеем, и нет необходимости добавлять к ним заслуги несуществующие, внося путаницу в умы молодых поколений болельщиков, которые знакомятся со спортивным прошлым по мемуарам.

Когда Всеволод Бобров стал тренером, в отличие от Анатолия Тарасова ему не пришлось «работать на авторитет». Он брал в руки клюшку, показывал, что и как надо делать с шайбой, и этот наглядный пример становился аксиомой, не требующей ни пояснений, ни доказательств, поскольку исполнение было совершенным. Поэтому уважение игроков к Боброву, все делавшему лучше их, постоянно возрастало. Вдобавок занятия, которые проводил Всеволод в период чемпионатов, содержали большое количество двусторонних игр, что тоже очень нравилось хоккеистам.