Всеволод Бобров - гений прорыва - [66]

«Надо помочь. Бобров»

Спортивная слава… Кому в детстве или юности не виделись в мечтах рукоплещущие стадионы, кто хоть раз мысленно не стоял на вершине пьедестала почета! А приходит она к единицам, к счастливцам, к избранникам судьбы. Приходит и ложится на их плечи приятным, но вместе с тем тяжким и опасным грузом. Только вот понимают это далеко не все.

Трудно представить, чтобы известного композитора, писателя или артиста, наделенных огромным Интеллектом, мудростью, поразила так называемая звездная болезнь.

К сожалению, трудно приходится иному чемпиону, на долю которого выпадает слава. Человек еще многого не знает, он еще ничего почти не умеет, если не считать способности точно бросать шайбу или метко ударить по футбольному мячу, и вдруг он оказывается в центре всеобщего внимания и восхищения. Его портреты печатаются на обложках многочисленных иллюстрированных еженедельников, в киосках и магазинах его постер соседствует с постерами самых знаменитых звезд эстрады и секс-символов, у подъезда дома дежурят восторженные почитательницы и фанаты.

Как часто не окрепший еще организм сгибается под тяжестью этой ноши! И кто-то уже зазнался. Кто-то бросил институт. У кого-то распалась молодая семья. А для некоторых спортивная слава оборачивается подлинной человеческой трагедией.

35 лет нес это бремя Всеволод Бобров – сначала как игрок, потом как тренер – и ни разу не согнулся под тяжестью спортивной славы. Все, кому довелось познакомиться с Бобровым, могли легко убедиться, что он, самый знаменитый, самый избалованный славой, ни разу не изменял законам дружбы.

Непутевому Владимиру Демину, или просто Деме, одному из своих партнеров в знаменитой пятерке нападения «команды лейтенантов», он отдавал в долг последнюю трешку, прекрасно зная, что никогда ничего не получит назад.

Однажды Евгений Бабич, приехав в праздничный вечер в гости на своей машине (дело было в Марьиной Роще, о которой долгие годы по Москве шла недобрая слава), спустя некоторое время буквально лишился дара речи, выглянув в окно: оставленной легковушки не было видно. Бабич, зная, где встречает праздник Бобров, позвонил ему. И тот, извинившись перед гостеприимными хозяевами, встал из-за стола и засел за телефон. Кому только не звонил Бобров – знакомым милиционерам, работникам автохозяйств, на заправочные станции с одним и тем же: «Помогите Бабичу, у него угнали машину!»

«Волга» Бабича спустя сутки или двое после исчезновения в целости и сохранности нашлась на задворках гостиницы «Юность», что недалеко от Лужниковского комплекса. Кто знает, быть может, угонщикам стало известно, что сам Бобров поднял на ноги всю Москву в поисках машины «Макара», как друзья любовно называли Евгения Макаровича Бабича.

У Всеволода был один случай, свидетельствовавший об отношении к нему криминального мира. Однажды он возвращался к себе в гостиницу ЦДКА глубокой ночью. На Селезневской улице, ведущей к площади Коммуны, его окружила группа людей шпанистого вида. Один из них, судя по всему главарь, тоном, не терпящим возражений, потребовал снять часы, пальто, хотя дело происходило зимой. В руках, видимо, самого дерзкого, в подтверждение того, что все идет на полном серьезе, появилась финка. И вдруг вожак воскликнул: «Так это же „Бобер"»! Посыпались извинения, а потом и укоры: «Не надо в одиночку ходить по ночам, все может быть!»

Эпизод закончился тем, что эти люди, смахивавшие на грабителей, проводили Всеволода до гостиницы. Увидев их через стеклянную дверь полусонный ночной портье изумился: ни дать ни взять Бобров с почетным караулом!

Однажды, придя вместе со мной в ресторан Центрального дома журналиста, Всеволод встретил своего доброго знакомого, известного спортивного журналиста Василия Кирилловича Хомуськова. В 52-м году они вместе ездили на первые для советских спортсменов Олимпийские игры: Бобров – лидер нашей футбольной команды, Хомуськов – комсорг ЦК ВЛКСМ всей советской делегации. Когда Хомуськов, будучи главным редактором журнала «Спортивная жизнь России», стал на общественных началах возглавлять Федерацию хоккея СССР, то Бобров был на стороне Хомуськова в его единоборстве с Тарасовым. Хоккейный президент умел противостоять старшему тренеру ЦСКА и сборной СССР, безраздельно царившему в отечественном хоккее, подстраивавшему календарь чемпионата страны под интересы своих подопечных – армейцев. Всеволод очень переживал, когда «Кириллыча» вынудили «по собственному желанию» оставить пост президента (впрочем, и Тарасова спортивные вожди тогда же отставили от сборной СССР, поскольку она не смогла стать чемпионом Олимпийских игр).

И вот – встреча в ресторане. «Ты чего кручинишься, Кириллыч?» – спросил Бобров. «Да знаешь, Сева, – ответил Хомуськов, – детишки мои болеют. Врачи велят немедленно в Крым, у жены завтра начинается отпуск, но путевок никаких достать не удалось. А «дикарями» ехать женщине с сыном и дочкой, которым требуется лечение, бесполезно…»

Бобров взял бумажную салфетку (первое, что оказалось под рукой) и написал: «Надо помочь» и размашисто расписался, заметив со своей неповторимой широчайшей улыбкой: «Такую подпись только на червонцах ставить». На словах же пояснил, что в Евпатории надо обратиться к человеку по фамилии Андриевский и вручить эту салфетку с автографом.