Всему виной страсть - [2]

Потом Джерард пожалел о том, что отец это сделал. Джерард думал, что, возможно, не увидев ее такой в последний раз — жуткой, мертвой, он сохранил бы более радостные воспоминания о матери. Но ребенком он не мог знать, что его ждет, и, войдя в комнату, обнаружил ее, лежащую на кровати, настолько изменившуюся, настолько не похожую на себя, что он едва ее узнал. Темные волосы ее были зачесаны назад, убраны с лица, которое, казалось, запало, ушло в глубь черепа. С постели сняли покрывала, и она лежала в своей ночной сорочке, снежная белизна которой лишь подчеркивала землистый цвет кожи, совсем не такой, как всегда. Какой-то сверток был всунут в кольцо ее руки. Мама лежала с закрытыми глазами, но даже ему, пятилетнему ребенку, было ясно, что она не спит.

Эдвард рядом с ним всхлипнул. Герцог положил руку ему на плечо.

— Мне жаль, ребята, — очень тихо повторил герцог. — Можете уходить, если хотите.

— Спасибо, сэр, — сдавленно пробормотал Чарли и бегом бросился к двери. Эдвард всхлипнул и, закрыв лицо рукавом, тоже вышел следом за старшим братом, не сказав ни слова.

Джерард жался к отцу. То, что лежало на кровати, немного напоминало мать, но не было ею.

— Она действительно умерла? — Он снизу вверх посмотрел на отца, и тот коротко кивнул. — Почему она умерла, отец?

Герцог ответил не сразу. Его лицо странно исказилось. Похожее выражение было у Эдварда, когда тот понял, что сломал свой новенький компас: расстроенное и одновременно виноватое.

— Это кара Господня, — сказал наконец герцог едва слышно. — Она была слишком хороша для меня.

Джерард снова посмотрел на мать. Ему хотелось прикоснуться к ее лицу в надежде, что удастся ее разбудить, но так и не решился.

— Мы закопаем ее за конюшней? — печально спросил он. — Ей это не понравится, папа.

Герцог вздохнул, затем наклонился и взял Джерарда на руки.

— Нет, сын, — пробормотал Дарем. — Она будет лежать в мавзолее возле часовни, и однажды ты положишь туда и меня, чтобы ей не было скучно.

— Не хочу, чтобы ты умирал. И не хочу, чтобы она умирала.

— И я не хочу, — сказал герцог каким-то глухим, бесцветным голосом. — И я тоже.

— Что это? — спросил Джерард, указав на сверток. Он заметил фамильный герб, вышитый на нем серебряными нитками.

— Твоя сестра. Она родилась слишком рано.

— А… — Он уставился на сверток широко распахнутыми глазами. — Она тоже умерла?

— Да.

Джерард положил голову отцу на плечо. Он хотел было по привычке засунуть большой палец в рот, но вовремя опомнился и сжал руку в кулак.

— Она останется с мамой?

Герцог крепче обнял его.

— Да, она останется с мамой, а я останусь с тобой и твоими братьями.

— Спасибо, папа, — тихо сказал Джерард. — Я не хочу, чтобы и тебя с нами не было.

— Я буду с вами, малыш, — прошептал отец. — Я обещаю.

И Дарем сдержал слово. Он так больше и не женился. Он лично участвовал в воспитании своих сыновей и делал это с той же требовательностью и самоотдачей, как и все, что он делал в жизни. Джерард спрягал наизусть латинские глаголы и пересказывал уроки истории своему отцу до тех пор, пока не выучивал их назубок. Он стоял перед отцом с повинной головой, а затем принимал наказание от руки отца. Отец посадил его верхом на его первого пони, и отец купил ему первый патент на офицерский чин — чин младшего лейтенанта кавалерии. Мужчина должен заслужить право отвечать за других людей, заявил герцог, отказавшись покупать двадцатилетнему юнцу, патент на чин капитана или майора, чтобы он не погиб по собственной глупости или по его вине не погибли другие. Тогда возмущению Джерарда не было предела, но по мере того, как он набирался армейского опыта, он все больше понимал отца. В армии Джерард получил очередное подтверждение того, что Дарем относился к своим детям с истинно отеческой заботой.

Однако вера Джерарда в отца роковым образом покачнулась, когда герцог умер. На последнем вздохе Дарем молил их о прощении, но лишь когда они готовили отца к погребению в мавзолее, Джерард и его братья узнали о том, какой именно грех совершил их отец. За несколько лет до того, как унаследовал титул герцога, и за десять лет до того, как женился на их матери, он тайно вступил в брак. И этот скоротечный брак так и не был аннулирован, не был признан фиктивным. Развода тоже не было. Этот брак мог стоить Джерарду и его братьям всего, что они привыкли считать своим по праву. Поскольку если тот первый брак отца не утратил силу, то второй брак — брак с матерью его троих сыновей являлся незаконным, и дети, рожденные в этом браке, признавались незаконнорожденными. И все из-за того, что Дарем в своей безграничной самоуверенности решил скрыть этот факт своей биографии от сыновей даже тогда, когда получил письма с угрозами предать гласности его истинное семейное положение.

Джерард злился на отца. Герцогство Дарем считалось одним из самых богатых в Англии, и все их ожидания были так или иначе связаны с наследной собственностью. Открывшиеся обстоятельства имели эффект разорвавшейся бомбы. В своем завещании Дарем оставил ряд распоряжений, касающихся имущества, не отчуждаемого с титулом — приобретенного им, когда он уже являлся герцогом, и приданого их матери. Однако по сравнению с тем, что они могли бы иметь, это были сущие крохи.