Всемирный светильник. Преподобный Серафим Саровский - [96]

Но больше всего заботился о.Серафим о своих сиротах. Люди перед кончиною своею пекутся о своих детях и родных по плоти, делают завещание о наследствах, дают последние наставления. У преподобного Серафима, как мы давно уже видели, плотские связи с родными оборвались при переходе монастырских ворот. Как истинный монах, он весь отдался любви к Богу. И в Боге живущие стали ему родными духовно. Но самым дорогим и близким ему детищем было его Дивеево. Последние мысли на земле и были направлены им в эту обитель.

Еще за несколько месяцев он стал говорить приходившим сестрам о конце своем, но особенно памятна беседа об этом с сестрою Параскевою Ивановною в ближней пустыньке: “Живите теперь одни: оставляю вас”. И потом добавил: “Искал я вам матери, и не мог найти... Человека-то, матушка, днем с огнем не найдешь. Оставляю вас Господу и Пречистой Его Матери”.

И после этого прямо сказал о близком конце своем.

Сестра, припавши к ногам старца, громко зарыдала. Когда же немного успокоилась, то о.Серафим в утешение ей и всем через нее сестрам, начал читать на память прощальную беседу Господа к ученикам: “Да не смущается сердце ваше”. Прочитал три главы (14–16) Евангелия от Иоанна и закончил словами: “Аминь, аминь глаголю вам: елика аще просите от Отца во имя Мое, даст вам. Доселе не просисте ничегоже во имя Мое: просите и приимете, да радость ваша исполнена будет”. – Этими словами святой Серафим еще раз раскрывал своим чадам, что он будет ходатаем за них на небе. А сестра Параскева продолжала в это время плакать. – “Что же ты, матушка, все плачешь? – утешал ее старец. – По времени и у вас будет мать-праведница”.

Но на кого же оставить сирот теперь? Отец Серафим не нашел себе заместителя. В свое время он получил послушание окормлять Дивеево от игумена и отца своего духовного Пахомия, по прямому указанию Божией Матери. Но за это долгое монастырское житие свое в Сарове он не увидел никого, кому бы мог спокойно и благонадежно передать свое духовное наследство-детище. Столько было монахов в Сарове, и не нашлось достойного... Печально, но так.

“Вот, матушка, – говорил он старице Ксении, – отец Иларион и старец, да за вас взяться не может; также вот и батюшка Исаия за вас не возьмется; а мог бы за вас взяться и быть всем отцем после меня о.Савватий, но не хочет. И так скажу тебе, матушка: помни, что после меня у вас отца не будет”. И другим часто говорил: “Кроме убогого Серафима, вам отца уже больше не будет”.

И поэтому он, не выбрав особого лица, поручает попечение о сиротах и вообще об обители трем лицам – не монахам.

Но о конце своем он стал перед наступлением нового, 1832 года говорить совершенно явственно: как словами, так и знамениями. Например, пришел к нему в келью некий монах; а у него было темно, что и заметил вошедший. Преподобный сказал, что нужно зажечь лампаду. И не успел он трижды перекреститься и сказать однажды: “Владычица моя, Богородица!” – как лампада зажглась сама собой. В другой раз этот же брат застал преп.Серафима стоящим у гроба в сенях. А тот же пришел, чтобы взять на благословение огня из кельи старца. Взглянув в келью, преподобный сказал: “Ах, лампада моя угасла, а надобно, чтобы она горела”. И после этого он стал молиться пред образом Умиления Божией Матери. Вдруг появился голубоватый свет, потом он потянулся как лента, к свече, и она зажглась. От нее о.Серафим зажег маленькую свечку и подал ее брату. При этом предсказал, что скоро приедет из Воронежа гость, велел передать ему ответ, и промолвил: “Ко мне не веди его, он меня не увидит”. Лицо старца сияло тогда светом Божиим. Наконец, он сказал монаху: “Дунь на свечку!” – Тот дунул: свеча погасла. – “Вот так, – пояснил старец, – угаснет скоро и жизнь моя: и меня уже не увидят”.

Предсказал даже батюшка об одном признаке его кончины. Как упоминалось раньше, рядом с кельей о.Серафима жил монах Павел; он иногда прислуживал батюшке вместо келейника. Порою он говорил старцу, что в отсутствие его от зажженных свечей может произойти пожар. На это прозорливец отвечал: “Пока я жив, пожара не будет, а когда умру, кончина моя откроется пожаром”. Так и было.

За неделю до смерти, в день Рождества Христова, о.Серафим, по обычаю, направился в больничный храм на литургию, чтобы причаститься Святых Тайн. Здесь к нему пришел некий г.Богданов, прибывший издалека с целым рядом вопросов. Вот что потом он записал о свидании своем с ним: “Я пришел в больничную церковь к ранней обедне еще до начала службы и увидел, что о.Серафим сидел на правом клиросе, на полу. Я подошел к нему тотчас под благословение”. Он благословил приезжего гостя, но когда тот стал тут же просить “побеседовать с ним”, старец поспешно встал, сказавши только два слова: “После, после”. И скрылся в алтарь. Чтобы понять такое строгое отношение о.Серафима к гостю, нужно знать, что для него литургия была самым важным и высочайшим моментом; тут более всего уместны слова Господа Иисуса Христа: “Возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всем разумением твоим”. И даже самые благонамеренные разговоры способны отвлекать причастников от “единого на потребу”, от общения с “Сладчайшим Иисусом”. Между прочим, поэтому именно Церковь перед причащением установила не чтение или произношение поучений, а пение “запричастна” – человек должен в это время всецело сосредоточиться на грядущем моменте причащения. И о.Серафим больше, чем другие, знал это; потому и отклонил благочестивую, но несвоевременную беседу с гостем. А после он принял его и ответил на все заготовленные им вопросы (многие из них изложены были в предыдущих главах). “Все время нашей беседы, – пишет Богданов, – о.Серафим был чрезвычайно весел. Он стоял опершись на дубовый гроб, приготовленный им для себя, и держал в руках зажженную восковую свечу. Начиная отвечать, часто приветствовал меня словами: “Ваше боголюбие!”... Прощаясь со мной, он благодарил меня за посещение его убожества, как сам он выразился. Благословляя же (при прощании), хотел даже поцеловать мою руку; кланялся все до земли. А маленькой паломнице Вере батюшка предсказал горькую долю: “У нее будет путь трудный: выйдет за такого мужа, что и Бога знать не будет!”... Дивные Божии прозорливцы!..