Всемирный следопыт, 1930 № 10-11 - [12]
Поэтому местное крестьянство, живущее очень зажиточно, не знающее ужасов крепостничества, а кроме того, разбросанное по тайге, по глухим заимкам и починкам, не может быть использовано нами для восстания.
Охотники-зверобои, особенно жестоко эксплоатируемые, к тому же меткие стрелки из пищалей и луков, прекрасный материал для войск повстанцев. Но как собрать их, как вызвать из тайги ко дню восстания? Раттер ломает сейчас над этим голову…»
«Главная же наша надежда, наша «красная гвардия», — это новокитежские «рукодельные люди», очень многочисленные и собранные воедино в пяти концах — кварталах посада. Самые лучшие кузнецы, самые лучшие бердовщики-ткачи, седельники, сапожники, оружейники, портные и т. д. собрались в городе, так как здесь, около богатых купцов, и можно найти выгодных заказчиков.
Конечно, класса фабриканта здесь нет еще. Но купечество уже захватывает в свои руки производство старым способом раздачи сырья. Получив в долг кожу, сапожник, например, уже никому не смел продать сделанных сапог, кроме купца, который ему эту кожу дал. Новокитежская буржуазия начинает уже кое-что производить, а следовательно, «производить прежде всего своих собственных могильщиков», по словам «Коммунистического Манифеста».
Истинные пролетарии Ново-Китежа— это ровщики, то-есть шахтеры да солеломы. И те и другие работают на чужих, государственных шахтах и соляных озерах, чужими же инструментами, так как горное и соляное дело здесь монополизированы государством, а проще говоря, теми же кремлевскими купцами.
Работа ровщиков при крайне низкой оплате труда ужасна; По двенадцать-четырнадцать часов проводят они под землей в сырости, в холоде, в темноте, так как вся работа производится при свете лучин.
Вторая категория новокитежских пролетариев — солеломы.
Верстах в трех-четырех от города, вниз по реке Китежке, в низменной котловине находятся два солончаковых озера-болота. Летом они пересыхают и покрываются твердой грязной соляной коркой.
Добывается соль примитивно. В жаркие дни солеломы выламывают пласты соли вместе с грязью и илом. Затем соль мелется на мельницах. Вот и все!
Ровщики и солеломы, закрепощенные в тяжелом труде, выделяются из всех новокитежан своими злыми и отчужденными взглядами. Разгул, воровство, мрачное изуверское пьянство, эти неразлучные спутники стесненной, лишенной живых интересов жизни, охватили целиком их быт.
Особняком стоит еще одна отрасль промышленности. Впрочем, пожалуй, это не промышленность, а… каторга. Я говорю о платиновом прииске в Игумновой пади.
До недавних времен новокитежане не подозревали о громадной ценности платины. Чрезвычайно тяжелая, она шла у них только на пули. Одной из таких пуль, составляющих целое состояние, едва не был убит Раттер.
Но в последние годы кто-то открыл новокитежским властям тайну платины, только им одним. А новокитежские массы до сих пор считают платину бросовым «белым железом».
Теперь платиновый прииск разрабатывается казной. Заведует прииском сам министр финансов — дьяк Кологривов. Куда поступает и как реализуется платана, не знаю.
По городу ходят слухи об ужасах, творящихся в Игумновой пади. Посадник хотел отправить «копать белое железо в Игумнову падь» и Никифора Клевашного, но тот скрылся.
В случае восстания все каторжники Игумновой пади несомненно присоединятся к нам. Это будут наиболее отчаянные бойцы, так как им действительно «нечего терять, кроме своих цепей».
Таковы наши силы…»
VIII. Хмельная ночь
Истома прошелся по кудрям деревянным гребнем, помоченным в квасу с медом, а затем надел новый кафтан тонкого сукна с высоким стоячим воротником, расшитым цветным гарусом. Когда же он крепко перетянул тонкую свою талию длинной с разноцветными кистями опояской, то сразу стал похож на оперного Леля из «Снегурочки». Косаговский невольно залюбовался им.
Шапка черного бобра короной легла на его голову, за пояс он заткнул нож в бисерных ножнах и повернулся к Косаговскому и Раттнеру:
— Срядились? Итти пора! Девки, чай, заждались мирских красавчиков.
И он первый шагнул через порог избы. Раттнер и Косаговский последовали за ним. Они шли на «Ярилино поле», на древнее народное гулянье, приуроченное к ночи под Ивана Купала. По старинному народному преданью, от Фоминой недели до Ивана Купалы продолжаются «хмелевые ночи», ибо ходит в те ночи по земле древний земледельческий бог Яр-Хмель, олицетворяющий собою весну. В эти ночи новокитежская молодежь, как некогда молодежь Московской Руси, водит хороводы: радуницкие, русальные, семицкие и купальские. А в ночь под Ивана Купала жжет до утренней зари костры.
В Ново-Китеже хороводы водили на берегу озера Светлояра, на крепко утоптанной площадке, окруженной хмурыми пихтами; здесь из года в год, из поколенья в поколенье собиралась молодежь на игрища. Невдалеке от игрищной площадки, на макушке обрывистого холма стояла другая старинная забава молодежи — «качели размашистые».
— Гляди-ка, Илья, — взял Раттнер Косаговского за рукав. — Птуха-то уже здесь. Вот человек. Всюду он свой, всюду как дома!
На пригорке, на солнечном припеке, действительно важно восседал Федор Птуха, окруженный новокитежскими стариками. Он бойко, не задумываясь, сыпал ответы на многочисленные преимущественно богословские вопросы стариков.
