Всемирный следопыт, 1930 № 01 - [7]

Солнце уже близилось к закату, когда я сидел на вершине горы и напряжённо всматривался в спокойную гладь океана, расстилавшуюся за бухтой. «Кронштадта» не было. Целая вереница мучительных догадок пронеслась в моей голове. Я не мог примириться с мыслью, что меня бросили здесь надолго, а может быть даже совсем. Я ждал, что вот-вот в заливе покажется шлюпка или раздастся где-нибудь голос высланных за мной людей. Наконец потух и этот слабый огонек надежды. Подавленный и убитый, спустился я к берегу, где мое тяжелое настроение еще больше обострил унылый вид выкинутого на берег парусника. Теперь со всех сторон к нему тянулись морские птицы, словно оплакивая погибших печальными криками. Мне пришло в голову, что я смогу найти на ночь пристанище в разбитом судне.

Солнце зашло, начался отлив, и кормовая часть судна высоко поднималась над песчаной отмелью, отделявшейся от берега узким мелким заливчиком. Я перешел вброд заливчик, и когда очутился у кормы, она поразила меня своей неожиданной величиной. Такое впечатление производит любое судно, когда оно извлечено из родной ему стихии. Особенно в потёмках. Два полусгнивших каната спускались с кормы и чуть раскачивались ветром. Оба они могли свободно выдержать тяжесть одного человека. К более тонкому канату я привязал захваченный мной мешок с провизией и бочонок, ухватился обеими руками за более толстый и начал взбираться на корму. Задача оказалась не из легких. Когда же очутился на палубе, то нашел ее более опрятной, чем ожидал. Вследствие наклонного положения кормовой части судна птичий помет скатывался в море.

Прежде всего заглянул сквозь разбитое окошко в кают-компанию. Бледный лунный свет, проникавший сюда сквозь верхний люк, освещал безотрадную картину полного разрушения. Огромный стол, занимавший всю середину каюты, целиком был занят гнездами бакланов. Птиц встревожил поднятый мною шум, и они беспокойно поднимали голову, испуская жалобные крики. Птицами же были заняты все боковые лари и ящики. Словом, решительно все, начиная с висячей лампы и вплоть до стоявшей у разбитого пианино табуретки, белело птичьими телами, а палуба была густо устлана грудами рыбьих костей и отбросами. Одуряющее зловоние резко ударило в нос.

Раз мне не оказалось места в кают-компании, я отправился на дальнейшие поиски. В конце коридора подошел к маленькой двери и заметил, что она не была плотно закрыта, однако в ее узенькую щель не мог бы пролезть даже буревестник. Когда распахнул эту дверь, то облегченно вздохнул, найдя сухое чистое помещение. Здесь было довольно темно, и через косое окошко только узкая полоса лунного света заливала часть палубы.

Когда мои глаза несколько свыклись со скудным освещением, я начал постепенно различать находившиеся в каюте предметы. Полный беспорядок: все было перерыто и разворочено очевидно в самый последний момент. Все содержимое комода и сундука было раскидано по полу. У одной стенки стояла койка, у другой был привинчен небольшой письменный стол, под которым валялись два подсвечника с почти целыми свечами. Я прямо набросился на две коробки спичек. Мелькнула тревожная мысль, что спички наверное отсырели, но когда я чиркнул одну из них о коробок, она разом загорелась. На радостях я зажег обе свечки, и стало светло. На палубе валялись измерительные инструменты, мореходные карты, белье, коробки. Койка была в полной исправности, с подушкой, простыней и одеялом.

Я решил занять эту каюту. Быстро пересмотрел все вещи и нашел среди них вместительный термос, пачку чуть затронутого плесенью табаку и две трубки. Затем перенес в каюту бочонок и провизию, закурил трубку и прилег на койку, чтобы хорошенько осмыслить все бурные события этого дня.

И как только лег, разом почувствовал во всем теле смертельную усталость. Меня убаюкивал и однообразный гул рифов, и мягкий лунный свет, падавший через окошко. Веки налились свинцом, глаза слипались. С великим трудом поднялся с койки, пошатываясь подошел к столу, положил трубку и потушил свечи. А когда бросился опять на койку, расплывчатые мысли быстро смешались с обрывками полуснов, и я погрузился в крепкий сон, который освободил меня от всех тяжелых дум.

VIII. Надежды и отчаяние.

Открыл глаза и не мог понять, во сне или на яву дрожала каюта от бешеных ударов. Вся корма ходуном ходила, а в ушах стоял стон от надрывавшегося ветра и дико голосивших рифов. Казалось, моя каюта вот-вот развалится от яростного напора волн. Вскочил с койки, выбежал в коридор и распахнул наружную дверь. Меня подхватило как перышко и снесло бы за борт, если бы я не уцепился за обломки мачты. С трудом дополз обратно до двери, еле захлопнул ее и, тяжело переводя дух, добрался до койки.

Небо заволокли тяжелые свинцовые тучи, которые извивались и кружились над молочной поверхностью моря. Даже заливчик, отделявший песчаную отмель от берега, кипел и бурлил. Изредка узкий солнечный луч пробивался сквозь просветы между тучами, и по его косому направлению можно было определить, что день близился уже к вечеру. Очевидно я долго спал мертвым сном после моих изнурительных приключений.