Всемирный следопыт, 1929 № 08 - [33]

…Часто впоследствии, как закрепленная на фотографии, вставала перед его глазами картина этой узенькой тропинки, извивавшейся в лесном сумраке между громадными деревьями. Стройные стволы гигантских пальм, высоко в небе сплетавших в густую крышу свои кроны, светлые круглые блики света на зеленом мху — и светлая, какая-то детская радость. Такой легкой была голова, так легко переливались одна в другую мысли. Такими пустяковыми представлялись все опасности предшествовавшего дня, и легким, невесомым и порхающим казался он себе в сравнении с этими тяжелыми и беспомощно медлительными чудовищами. Временами, как от шампанскаго, светло кружилась голова и только геометрическими телами представлялись деревья и даже товарищи — там впереди, на поляне.

Ильин не знал, какое расстояние он прошел, когда головокружение и слабость постепенно стали тягостны и неприятны. Светлая радость потухла, и через внезапные прорывы в холодном сознании скользко пролез и расползся страх. Кровотечение, хотя и слабое, продолжалось. Сколько он потерял крови, и хватит ли остатка, чтобы дотащиться до поляны?

Перебежки как искры непрерывно вспыхивали и гасли по фронту наступавших цепей…

А если он свалится на тропинке? Потом наступит ночь и придут обыскивать лес гориллоиды?.. Нет, он не сдастся! Воли у него хватит. Выжав последнее из слабеющего тела, до аэроплана он все-таки дойдет…

Когда между деревьями показались просветы, голова закружилась с такой силой, что удержаться на ногах Ильин не смог. Через минуту, сжав зубы, он вспышкой воли снова поднял свое тело и, хватаясь поминутно за деревья, пошел вперед. Когда он был уже в несколькких шагах от опушки, земля как карусель завертелась под ним, он упал и, вероятно, лежал долго, потому что, поднявшись с первым проблеском сознания на ноги, заметил и запомнил большое пятно крови на смятом зеленом лопухе.

Затем — огненный блеск солнца на поляне и донесшийся издали крик ужаса и радости.

На этот раз он не потерял сознания и довольно ясно увидел склонившееся над ним лицо Мадлэн, потом ощутил острый и противный вкус коньяка, затем рокот машины, которую Дюпон по земле подвел к нему, и, наконец, звучавший несомненным уважением голос товарища:

— Однако, дружище, ты видно был в новой переделке. Как они тебя разделали!

Каким образом он попал внутрь аэроплана, этого Ильин не помнил. Как рассказывала впоследствии Мадлэн, он влез туда сам.

Ильин бежал к противоположному концу поселка…

Но совсем непонятным было то обстоятельство, что в правой руке у него оказался парабеллюм, поставленный на предохранитель, с шестью пулями в обойме. Судя по тому, что ни кобуры, ни пояса, ни даже карманов в брюках не было, он после перевязки все время нес револьвер в руке. Ничего подобного он не помнил.

Новая перевязка сразу остановила кровотечение, и через несколько минут, откинувшись с закрытыми глазами на спинку сиденья, Ильин уже вполне сознательно расслышал слова Дюпона:

— Он молодец, ваш Андрей. Что он там натворил, это мы узнаем после, сейчас не до того. Но во всяком случае он до места дошел, сам стрелял, что видно по закопченному стволу, в него стреляли, что видно по новой дырке, и во всяком случае он сумел выбраться из заварившейся там каши. А вы знаете, когда там разгорелся бой и его долго не было, я вам ничего, конечно, не говорил, но думал, что вряд ли увижу нашего товарища… И потом — знаете, если бы вы… были летчиком, то знали бы, что не особенно легко на последние капли бензина дотянуть аппарат до места. А он дотянул себя на последних каплях крови.

После паузы Дюпон опять заговорил:

— Теперь о деле. Наши задачи здесь кончены, и мы можем подумать о себе. Я рассчитал запас бензина, — хорошо, что мы запаслись тогда в ангаре, — горючего вполне хватит до Капштадта. Переночевать придется на второй трети пути, и завтра к вечеру в нашем распоряжении будут постели, доктора и прочее. Я решил по прибытии направиться прямо к товарищам, и мне кажется, что наиболее умным будет отдохнуть там денек-другой. Идет?..

Очевидно Мадлэн жестом выразила согласие, потому что Дюпон включил самоспуск, и гулкое эхо ответило со стороны леса на рев мотора.

XXXV. Отклики в прессе.

Первая весть о катастрофе в Ниамбе была сообщена европейским читателям короткой телеграммой агентства Гавас:

«10/ХII 19.... г. В Тропическом исследовательском институте в Гвинее вырвалась из закрытых помещений группа диких животных. Несчастье сопровождалось человеческими жертвами».

Однако вслед за этим известия стали более тревожными. Вот что можно было прочесть в эти дни в телеграммах и газетных статьях:

«Journal de Paris» 12/XII 19.... г.

«В министерстве просвещения получено сообщение о тяжелом несчастьи в нашем Тропическом институте на реке Габун в Нижней Гвинее. Гориллы, над которыми велась в институте научная работа, вырвались по недосмотру из клеток и напали на обслуживающий персонал института. Повидимому число человеческих жертв довольно значительно».

«Matin» 13/XII 19.... г.

Загадка Ниамбы.

«Последние сведения о несчастье в Тропическом институте были настолько странны, что наш талантливый репортер Клод Борегар получил специальное задание собрать по этому поводу исчерпывающие данные, и мы надеемся быстро снять покров тайны с этого дела».