Всемирный следопыт, 1928 № 07 - [7]

Из тонких деревянных рам, обтянутых холстом, сделали каркас здания. Материя была покрыта вязким составом, препятствовавшим росту кристаллической массы в какую-нибудь одну определенную сторону. Наружные границы самого дома, границы комнат и других пустот, которые должны были получиться в кристалле: как например, двери, лестницы, дворы, ниши, водопроводная, канализационная и вентиляционная сеть, печи с дымоходами и прочее, вплоть до архитектурных украшений и мебели, — все, по заранее составленному плану, тщательно было ограничено такими полотнищами или просто досками. А такие пустоты, как водопроводные трубы, были намечены просто четырехугольными палками. Чтобы не препятствовать росту дома, пришлось поневоле во всем сохранять кубизм.

— Постой! А туннель? — воскликнул я.

— Туннель строился иначе. Завтра могу показать машину. Итак, когда все было готово, запрудили. Все эти подготовительные работы заняли у нас целое якутское лето (два с половиной месяца). Получив пересыщенный раствор, мы его заразили кристалликом, который из центра каркаса начал обрастать все наши декорации. Все это мы оставили на целую зиму под водой. Весной спустили воду и выжгли каркас.

— А откуда ты брал ток, энергию?

— Вот это-то самое главное, над чем мы работали. Это наши N-лучи.

Георг встал.

— Я через минуту вернусь, меня зовут.

Кто его звал, не знаю… Где-то на прозрачности стены показался темный круг— очевидно, это был условный сигнал.

Я смотрел на потревоженные складки портьеры. Вихрь мыслей проносился в моей голове.

Сзади меня зашелестело. Я обернулся.

Из-за портьеры противоположной двери опять показался, как я сперва подумал, Георг.

— Вы все-таки пришли обедать? — сказал я отцу Георга, ибо тотчас догадался, что это был именно он.

Тот улыбнулся, кивнул головой, очевидно, в знак согласия, но тут же сказал:

— Нет, я спешу в кузницу, там у меня есть работа. Я уже обедал, — и пожал мне руку. Очевидно, не зная, что добавить, он, как в кабинете, продолжая пожимать мне руку, зачем-то повторял:

— Очень, очень рад с вами познакомиться!

Чтобы что-нибудь сказать, я выразил сомнение в целесообразности тяжелой работы тотчас после болезни.

— После болезни? Нет… Нет!… — запротестовал он.

— Все-таки это рискованно, организм, знаете… — добавил я, пытаясь выказать медицинские познания.

— Да нет же! — засмеялся он. — Вы спутали меня, очевидно, с моим сыном.

— Как сыном?

Тут я, кажется, принял вполне растерянный вид, окончательно ничего не понимая.

— Ну, да, — продолжал отец Георга, — произошло обычное недоразумение. Я думал, что Георг успел вам рассказать…

— И ваш сын?.. — почти боязливо спросил я.

— И мой сын — отец Георга. Очень рад вас видеть. Я вас, в сущности, уже знаю по словам Георга. А я, изволите видеть, Игорь Леонтьевич, дед его и прадед его сына, который полгода назад родился.

Последние слова он произнес совершенно с таким же сложным выражением лица и с такой же интонацией, как мой первый собеседник.

После этого он раскланялся.

Когда в комнату вошел еще кто-то вроде Георга, я подумал, что, если таким темпом будет продолжаться дальше, то, пожалуй, я и сам еще до ночи обрасту кристаллом и останусь стоять в одной из этих кубических комнат незыблемым сталактитом…

— Тут кто-то был? — спросил он.

— Да, я сейчас имел удовольствие познакомиться с твоим дедом, — ответил я и добавил:

— Если ты Георг, а не еще какой-нибудь предок…

— Я самый настоящий Георг! — засмеялся он.

— А знаешь, пожалуй, будет более по-товарищески сказать мне наперед, во избежание недоразумений: нет ли у тебя еще прадеда и других предков, которых бы я мог принять за одного из вас троих?

Он улыбнулся и успокоил меня:

— Прадеда нет, но есть прабабка.

Я облегченно вздохнул:

— Ее-то уж, полагаю, ни с кем не спутаю. На всякий случай, не дашь ли ты мне какого-нибудь приспособления для распознавания?

— Мы, действительно, очень похожи, но ты легко будешь отличать нас друг от друга, если обратишь внимание, что каждый из младших совершеннее организован и в нем более определенно выражен наш тип, — это заметно по росту, по четкости черт лица, по глазам и т. д.

«Тоже какая-то система, как и в строении дома», — подумал я.

Георг, по обыкновению, точно прочитав мои мысли, сказал:

— Да, мы выкристаллизовываем свой род так же, как вырастили дом.

— Какого же типа вы добиваетесь?

— Типа совершенного, сильного человека, с настолько развитым мозгом, что он будет превышать то, что называется гениальностью.

— И каждый из вас посвящает свою жизнь будущему потомку, более приближающемуся к чистому типу?

— Ты понял.

— Зачем это вам нужно? И не лишаете ли вы себя настоящей жизни во имя рискованного опыта с гадательным потомком?

Он взглянул на меня с удивлением:

— Разве ты находишь, что наша жизнь неинтересна?

— О, я бы хотел наполнить свою жизнь хотя бы сотой долей того содержания, которым ты наполнил свою! — произнес я горячо.

— Так в чем же дело? Тебя устрашает, что мы непреклонно работаем над собой, проделываем опыты над своим родом, создаем свое потомство и служим ему? Смысл жизни — в труде, в достижении. Мы достигаем непрерывно. Не рассеиваем себя и свои силы, а накапливаем трудовые навыки, знание, усиленно тренируем и совершенствуем свой живой мозг для будущего общества — ты видишь — не без успеха. Это дает удовлетворение. Все побочные достижения, вроде особой длительности нашей жизни, вроде хотя бы этого дома и прочего, приходят естественно, сами собой, в процессе работы как попутные открытия.