Всемирный следопыт, 1927 № 05 - [26]

Так как пожар в Китае считается величайшим бедствием, то общество приходит на помощь погорельцам. Не дремлют и ростовщики, охотно дающие деньги под новые постройки. Почти каждый китаец находится в долгу у местного паука-ростовщика, которому к новому году и уплачивает проценты, не вылезая из долга, оставленного ему по наследству отцом.

Сгоревшая улица месяца через два становится как две капли воды похожей на ту, которая существовала до пожара.

Китайцы не решаются внести что-либо новое в архитектуру, завещанную им предками. Постройки возводятся без планов и не архитекторами, а плотниками и каменщиками, по установленному веками трафарету.

Китайцы больше всего на свете боятся пожара — и в то же время меньше всего заботятся о мерах для его предотвращения. С тех пор, как в их домашнем обиходе стал употребляться керосин, пожары сделались чуть ли не ежедневным явлением.

В каждом квартале китайского города имеется бдительная пожарная стража. Стража это совсем не похожа на наши пожарные команды. Только за последнее десятилетие, да и то лишь в больших городах, смежных с европейскими концессиями, как в Шанхае, Пекине и Кантоне, образовались пожарные части на европейский или американский лад. Но их пока очень мало.

Дело в том, что не все города расположены вблизи воды. Если же они находятся на побережьи больших рек, то, во-первых, на некотором расстоянии от берега, а во-вторых, не имеют водоснабжения. Теснота построек, узость улиц и горючесть строительного материала потребовала бы десятка больших помп, чтобы потушить быстро развивающийся пожар. Вот почему вода не играет никакой роли при тушении пожара в китайском городе. Пожарная стража при помощи местных жителей прежде всего старается разрушить горящее здание, а также прилегающие к нему дома, — словом, локализовать пожар. В ветреную погоду это не всегда удается. Пламя перекидывается через улицу на хаотические обломки разрушенных строений и распространяется на другие кварталы.

Легко представить, что произошло в Нанкине после разрыва первых снарядов, пущенных англо-американским флотом.

Я помню один из пожаров во время моего пребывания в городе Чанша, столице провинции Хунань.

Я уезжал из города и уже занял место на небольшом китайском пароходе. Однако капитан его, китаец, объявил, что не выйдет раньше утра, так как вода в реке Сиангкьянге (приток Ян-цзы) настолько спала, что киль парохода уже задевает за дно. Пришлось возвращаться на берег. Оставаться на пароходе не было возможности. Он был переполнен пассажирами, и в общей каюте царил такой смрад, который в состоянии выдержать только привыкшие к подобной атмосфере люди. На верхней палубе, несмотря на прекрасную погоду, спать также было немыслимо. Пароход со всех сторон был окружен своеобразными местными лодками — сампангами, откуда несся неумолкаемый шум голосов, музыка и пение. Сампанги беспрерывно бились о борт парохода, производя такой треск и скрип, под который уснуть было трудно.

Мы сели на маленький катер, который должен был отвезти нас на берег. Спускалась ночь. Проталкиваясь между сампангами, на которых мерцали фонарики, мы с трудом продвигались вперед. Нашему рулевому все время приходилось перебраниваться с перегораживавшими ему путь пловучими домиками. Одни представляли собой целые лавки. Хозяева их предлагали нам товар. На других находились нищие, просившие милостыню.

Наконец, пробившись через этот пловучий городок, мы пристали к берегу. Но что это?

Со стороны города до нас донесся странный звук. Это был не то звон тысячи гонгов, не то неведомая дикая музыка, сопровождаемая гулом человеческих голосов и протяжным воем собак. Над городом по небу задвигались огненные лучи. Затрещали шутихи и трещотки. Вой все усиливался. Вдруг вспыхнул особенно яркий свет. Он осветил на мгновение белые дома и потух.

Теперь уже ясно различались удары в литавры и медные тарелки. Трубы немилосердно выводили однообразные ноты. Черная масса города с зубчатой стеною, залитая ярким лунным светом, временами озарялась странным сиянием. Мы уже начинали улавливать звуки оркестра. Да, это была музыка!

— В городе, должно быть, праздник, — заметил мой спутник. — Идем скорее.

Нас обогнало несколько китайцев. Они что-то кричали друг другу, направляясь к городским воротам.

Снова над городом вспыхнул свет. Теперь он не нежно-зеленый, а огненно-красный. Он уже не гас, а становился все ярче и ярче. Пламя огромными языками вырывалось к небу из-за зубчатых городских стен. А музыка делалась все громче. Сильнее гремели литавры, резче свистели флейты, трубили рожки, — и все это сопровождалось треском шутих и громом трещоток.

От гавани бежали в город люди. Было светло, как днем, и казалось, что весь город объят пламенем.

Каждый из бежавших имел в руках большую бамбуковую палку. Ни одной корчаги с водой. Пожар это — «гнев богов», — вода его не потушит. У ворот толкотня. Поток людей вливался в горящий город. Мальчишки вертели трещотки и жгли шутихи и петарды, отгоняя прочь «злого духа». Оркестры музыки неистово ревели, стараясь умилостивить местного бога — «князя города». Бонзы в блестящих ризах поднимали руки над своими бритыми головами…