Всемирная история. Том 3. Новая история - [230]

Кампания 1759 г. Французы во Франкфурте-на-Майне

Фридрих был вынужден ограничиться обороной и первые шесть месяцев 1759 года прошли без особых событий, за исключением двух: прусский отряд из Глогау вторгся в Познань (февраль), разорил несколько русских складов и взял в плен польского магната, князя Сулковского, который вел свою, частную войну с прусским королем, оказывая тем самым услугу России. Несравненная Польская республика взирала равнодушно на это, как и на проход по ее землям русских войск. Вторым событием было занятие Франкфурта-на-Майне принцем Субизом, известное из жизнеописания Гете. Этот имперский город послужил французам военным депо на юге и герцогу Фердинанду не удалось взять его обратно боем при Бергене, 13 апреля.

Битва при Кае

На этот раз Даун напрасно дожидался вторжения, а самому перейти в наступление было не в его характере, как и вообще не в традициях австрийской военной системы. В начале июля он дошел до Лиссы (Мархия), к западу от Бобра, и здесь остановился, в ожидании более определенного движения русских. Наконец они вступили, под командой Салтыкова, в конце июня в Познань. Фридрих отправил против них своего генерала Дона, но тот не проявлял уже прежней энергии: русские надвигались и вошли в бранденбургские владения, надеясь найти уже здесь австрийцев: по принятому плану предполагалось поставить Фридриха между двух огней и одолеть его соединенными силами. Но до этого было еще далеко: Фридрих заменил одряхлевшего Дона более молодым генералом Веделем, вменив ему в обязанность действовать энергично и снабдив его полномочиями «почти римского диктатора». Ведель атаковал 70-тысячную русскую армию со своими 26 000 при Кае в Цюлихауской области, но был отброшен, потеряв 6000 человек убитыми, ранеными и взятыми в плен. Это было началом неудач, преследовавших Фридриха потом в течение всего остального года.

От армии Дауна, под командой способнейшего из подчиненных ему генералов, Лаудона, отряжено было 36 000 человек, и Фридрих первоначально предполагал, что они предназначены к движению на Берлин; для наблюдения за Дауном он оставил у Сагана своего брата, а сам погнался за австрийцами, которые кое-чему от него успели научиться, да притом и шли теперь под начальством хорошего командира, и не мог их нагнать. Наконец он убедился в том, что целью движения их был не Берлин, а соединение с русской армией. И действительно, 3 августа Лаудон с 18 000 человек, преимущественно конницы, достиг русской армии во Франкфурте-на-Одере, между тем как Гаддик с пехотой повернул с полпути обратно и направился к Лаузицу. Лаудон однако не доставил русским провианта, в котором те очень нуждались. После соединения с Лаудоном силы Салтыкова возросли до 90 000 человек: и вот эта соединенная русско-австрийская армия заняла позицию к востоку от Франкфурта, на правом берегу Одера при Кунерсдорфе.

Генерал Гедеон фон Лаудон. Гравюра работы Нильсона

Битва при Кунерсдорфе

Фридрих тоже соединился с Веделем и стянул к себе все силы, какие были поблизости: вообще в последние недели он потратил нечеловеческие усилия на переходы и много ночей провел без сна. Теперь под его началом было 50 000 человек, и он решился произвести нападение. У Герлица, пониже Франкфурта, он перешел через Одер и стал приближаться к русско-австрийской позиции с севера. В воскресенье, 12 августа 1759 года, в 3 часа утра, войско уже двигалось в этом направлении. В 1030 утра, на Мельничной горе, он напал на левое крыло русско-австрийской армии и уже около часа получил здесь положительный перевес над неприятелем, и восемь батальонов его гренадер заняли даже высоты, называемые Мельничной горой; но успехом этим нельзя было воспользоваться, потому что остальные силы пруссаков встретили при движении неожиданные природные препятствия и не подоспели для подкрепления первого натиска. Таким образом отброшенные с высот части русской армии успели оправиться и битва возобновилась вновь. Но утомленные усиленными переходами пруссаки бились вяло; а между тем Лаудон, после полудня, ввел в дело совсем свежие силы... Понемногу русские вновь заняли свою прежнюю позицию на высотах и пустили в ход свою страшную артиллерию. Все попытки пруссаков сбить русских с этой позиции оказались тщетными, и уже к 6 часам вечера началось отступление прусской армии по всей линии, обратившееся потом в поспешное бегство, во время которого пришлось по кинуть не только захваченные в начале боя русские орудия, но и всю свою артиллерию. В тот же вечер, с бивака, Фридрих писал своему министру фон Финкенштейну, что он все считает потерянным, и делал надлежащие распоряжения. «Будь у меня еще хотя какие-нибудь ресурсы, я бы оттуда не сдвинулся»,– пишет он в заключение ордера, отправленного к генералу Финку. Во время самой битвы он в высшей степени рисковал жизнью и даже в кармане его был пузырек с ядом, из которого на этот раз – вероятно, вследствие крайнего напряжения сил и нервного раздражения – он собирался выпить содержимое...

Но он очень скоро ободрился. Потери его были громадные: 19 000 убитыми, ранеными и пленными, 165 орудий, так что под вечер этого страшного дня около Фридриха было не более 3000 регулярного нерасстроенного войска. Враги имели полнейшую возможность нанести ему последний удар; но враги его не преследовали, и не потому, что потери их тоже были значительны (от 16 до 18 тыс. чел.), а скорее потому, что в действиях союзников не было ни согласия, ни единства. У Дауна не хватало предприимчивости, чтобы двинуться на Берлин или решиться на какое-нибудь смелое предприятие, а русский главнокомандующий не спешил действовать на пользу австрийцев, находя, что они уж и так слишком много загребают жара чужими руками. А между тем Фридрих, ожидавший окончательного удара, в первые дни после проигранной битвы успел оправиться и собрать вновь 30-тысячную армию; совершилось то, что он называл совершенно справедливо «чудом Бранденбургского дома» – неприятель, нанесший ему такое сокрушительное поражение, не воспользовался плодами своей победы! Единственным дурным последствием ее было то, что Дрезден был сдан без боя австрийцам, так как занимавший его прусский генерал, получив известие о Кунерсдорфском поражении, растерялся и думал, что уже все потеряно для Фридриха. Но зато русская армия, не предпринимая более никаких общих движений с австрийской, пробыла в прусских пределах недолго: 24 октября она уже двинулась в Польшу, на зимние квартиры.