Всемирная история. Том 3. Новая история - [210]

София Доротея, мать Фридриха Великого. Гравюра работы Эдуарда Эйхенса

Как и ко всем другим своим обязанностям, Фридрих Вильгельм и к своему дому как глава семьи относился весьма серьезно и добросовестно. Он был строг, но справедлив, и в деле воспитания детей во всем действовал согласно с супругой своей, Софией Доротеей, за исключением его религиозной стороны, не отвечавшей взглядам королевы.

Воспитание кронпринца

24 января 1712 года София Доротея – тогда еще кронпринцесса – родила кронпринцу сына и наследника, в числе восприемников которого был сам император австрийский. (До него у супругов было еще двое сыновей, но они оба умерли). К малютке кронпринцу была приставлена французская протестантка, вследствие чего крестник императора в самом раннем детстве научился лишь простонародному, солдатскому немецкому языку. На седьмом году к нему был назначен обер-гофмейстер, генерал Финкенштейн, человек безупречной нравственности и прямого, честного характера. Кроме него находились при малютке: унтер-гофмейстер фон Калькштейн (для военного дела) и воспитатель, опять-таки француз-реформат, Дюхан де Жанден (Duhan de Jandun), бежавший из Франции, вследствие преследования гугенотов. Не особенно ученый по своему образованию, он, однако, имел больше влияние на юного принца, нежели оба других; он, главным образом, развил в кронпринце любовь к литературе и к риторико-историческим сочинениям. Король заметил молодого де Жандена при осаде Штральзунда, где тот отличился в качестве офицера, и приблизил его ко двору.

Инструкция, выданная королем всем воспитателям и преподавателям его сына 3 сентября 1721 года, касается лишь внешних сторон их обязанностей. Они должны были строго наблюдать за тем, чтобы кронпринц вставал по воскресным дням в семь, а по будням – в шесть часов утра. Потом шли по порядку: краткая молитва, работа и игры, попеременно. Преподавание имелось в виду лишь в самых ограниченных размерах: немного сведений по истории, географии, арифметике, чтения и письма по-французски и Закона Божия. Последний преподавался ежедневно с 9 до 1045 утра. Латыни вовсе не полагалось, а познания молодого кронпринца во французском языке выразились в позднейшие годы в его переписке со своим учителем: слог их хорош, но орфография плоха.

Фридрих Великий в детстве. Портрет с натуры кисти придворного художника Антуана Пэна (Pesne)

В частности Фридрих Вильгельм, по-видимому, не входил и только иногда вдруг грубо и авторитетно вмешивался в то, что ему не нравилось: так, например, он заметил, что мальчик носил французскую прическу, и отменил ее. Кронпринц писал довольно прилично по-немецки и этим почерком был исключительно обязан скромному преподавателю элементарных знаний. Но дурное влияние на воспитание юноши оказывала, главным образом, рознь между королем, его сыном и женой. Опасаясь гнева своего супруга, София Доротея сама привыкла и сына приучила многое, даже подчас самое пустое, утаивать от отца, и это послужило основанием к дальнейшему непониманию их взаимных воззрений и отношений. Так, например, без ведома короля, кронпринц брал уроки у одного виртуоза-флейтиста, который прибыл из Дрездена. Флейта и французские книги – вот каковы были единственные наслаждения будущего короля Пруссии, которым он предавался по окончании своих военных обязанностей и обеда.

Король обходился с ним несравненно строже и холоднее, чем с последующими детьми, и прозвал его «изнеженным мальчишкой» за то, что из него не вырабатывался спартанец, чего он так усердно добивался. С 1726 года, когда ему минуло 14 лет, кронпринц, в чине майора, командовал потсдамскими солдатами-богатырями, но не чувствовал никакой любви к своему делу. Отец относился к нему не только строго, но и резко, холодно, придирчиво, так что юноше такая жизнь стала нестерпима.

Раздраженный отказом отца отпустить его в обычное для наследников престола путешествие, он решился бежать. Его сообщницей и соучастницей была не только мать, но и сестра, которая была на несколько лет старше его. Решение свое удалось ему привести в исполнение в 1730 году, когда отец взял его с собой в южногерманские земли. За ним, однако, следили и успели вовремя остановить его, донесли королю. Последний, едва только ступил на границу своих владений, как призвал к себе сына, который сознался во всем. Король очень серьезно посмотрел на это дело и готов был предать сына смертной казни, как дезертира. Удалось доказать королю, что о дезертирстве тут не могло быть и речи и что, кроме того, не им, подчиненным кронпринца, будущего короля, судить его. Король поддался на уговоры не сразу; но, считая достойное наказание необходимым, чтобы впредь была острастка, излил свой гнев на «подстрекателя и соучастника» принца, поручика фон Каттэ, которого, по его приказанию, казнили (6 ноября 1730 г.) под окнами арестованного юноши. Каттэ мужественно и с большим достоинством окончил жизнь, и на кронпринца, которого заставили смотреть на казнь, она произвела тяжелое, но сильное и внушительное впечатление.

Он вдруг как будто прозрел: его личные недостатки и проступки против отцовской воли стали ему вдруг очевидны; он, уже восемнадцатилетний юноша, почти мужчина, стал размышлять серьезнее и беспристрастнее, постепенно и к отцу стал относиться почтительнее, покорнее, усердно работал в военной и правительственной камере и своими самостоятельными и умными трудами побудил и отца признать за собою недюжинные способности к управлению государством. Со своей стороны и король стал к нему снисходительнее. Например, зная, что тот предан, по его мнению, «ереси», кальвинистскому учению, Фридрих Вильгельм не препятствовал ему в этом. «Что ж, – говорил он, – коли злодей стремится ко злу, ну и пусть себе стремится; коли хочет пойти к черту – пусть себе убирается!»