Всемирная история. Том 16. Европа под влиянием Франции - [36]

Пишегрю — председатель Совета пятисот — тоже был схвачен и увезен в Гвиану. Никакого сопротивления переворот 18 фрюктидора не встретил. Плебейские массы ненавидели роялизм больше, чем Директорию, и открыто радовались удару, который надолго сокрушил приверженцев династии Бурбонов. «Богатые секции» на этот раз на улицу не вышли, так как хорошо помнили страшный вандемьерский разгром, который учинил им при помощи артиллерии в 1795 году генерал Бонапарт.

Директория и на этот раз победила. Республика была спасена. С чем не преминул поздравить Директорию генерал Бонапарт из далекой Италии. Право уничтожить Директорию он оставлял за собой, что и сделал спустя два года. Он же расправился и с республикой через семь лет.

Разгром роялистов 18 фруктидора положил конец всем надеждам европейских монархических правительств на скорую смену власти во французской столице. Прекрасно сознавая это, генерал Бонапарт стал настаивать на скорейшем подписании мира. Из Австрии для переговоров с ним прибыл дипломат Кобенцль. Он был искусным дипломатом, но ничего поделать с Бонапартом не мог. В своих донесениях в Вену он жаловался: «Такого сутягу и такого бессовестного человека редко можно встретить».

Бонапарт вновь обнаружил свои дипломатические способности, которые, по мнению многих современников, не уступали его военному гению. Лишь один раз за все время переговоров он сорвался и закричал: «Ваша империя — это старая распутница, которая привыкла, чтобы все ее насиловали... Вы забываете, что Франция победила, а вы побеждены... Вы забываете, что вы тут со мной ведете переговоры, окруженные моими гренадерами...» Он швырнул на пол столик, на котором стоял привезенный Кобенцлем драгоценный фарфоровый кофейный сервиз — подарок дипломату от русской императрицы Екатерины. «Он вел себя как сумасшедший», — доносил об этом в Вену Кобенцль.

Тем не менее 17 октября 1797 года в городке Кампо-Формио был подписан договор между Французской республикой и Австрийской империей. Согласно этому договору Бонапарт достиг почти всего и в Италии, где он победил, и в Германии, где, наоборот, австрийским генералам удавалось бить французских генералов. Как и предполагал Бонапарт, Венеция послужила компенсацией для Австрии за все уступки на Рейне.

Весть о мире была встречена в Париже с ликованием. Все надеялись на торговое и промышленное оживление. Имя гениального военного приобрело необычайную известность, так как все понимали, что война, проигранная несколькими генералами на Рейне, была выиграна одним Бонапартом в Италии, который этим самым спас и положение на Рейне. «О, могущественный дух свободы! Ты один мог породить... итальянскую армию, породить Бонапарта! Счастливая Франция!» — так восклицал в своей речи один из «триумвиров» республики Ларевельер Лепо.

В это время Бонапарт закончил создание новой вассальной Цизальпинской республики, куда вошла часть завоеванных им земель и прежде всего Ломбардия. Другая часть его завоеваний отошла непосредственно к Франции. Рим же и подобные ему части Италии Бонапарт до какого-то времени оставил в руках прежних государей, но с их фактическим подчинением Франции.

По Европе стала распространяться официальная версия о том, что итальянский народ сбрасывает с себя иго феодалов и берется за оружие, чтобы помогать осво-бодителям-французам, которые устанавливают на территории Италии республиканское правление. Как же все обстояло на самом деле, Бонапарт сообщал Директории: «Вы воображаете себе, что свобода подвигнет на великие дела дряблый, суеверный, трусливый, увертливый народ... В моей армии нет ни одного итальянца, кроме полутора тысяч шалопаев, подобранных на улицах, которые грабят и ни на что не годятся...» Бонапарт прекрасно понимал, что Италию удержать в повиновении можно только силой. Он жестоко расправился с жителями городов Бинаско, Павия, а также с жителями некоторых деревень, возле которых были найдены убитыми отдельные французы.

Бонапарт уничтожил в завоеванной Италии все следы феодальных прав: лишил церковь и монастыри права на некоторые поборы, успел провести законоположения, которые должны были приблизить социально-юридический строй Северной Италии к тому, который успела выработать буржуазия во Франции. Не забывал он и о своем материальном положении, а также о материальном положении своих генералов — из похода они вернулись богатыми людьми.

Бонапарт не хотел покидать завоеванную страну, но Директория настойчиво звала его в Париж. Его назначили главнокомандующим армией, которая должна была действовать против Англии. Бонапарт прекрасно понимал, что Директория стала его бояться: слишком большой авторитет он приобрел. Он говорил: «Они завидуют мне, я это знаю, хоть они и курят фимиамом под моим носом; но они меня не одурачат. Они поспешили назначить меня генералом армии против Англии, чтобы убрать меня из Италии, где я больше государь, чем генерал».

7 декабря 1797 года Бонапарт прибыл в Париж, а 10 декабря был триумфально встречен Директорией в полном составе в Люксембургском дворце. Огромная толпа народа собралась у дворца, Бонапарту рукоплескали, когда он прибыл ко дворцу. Его встречали приветственными речами Баррас и министр иностранных дел Талейран. Все это молодой двадцативосьмилетний генерал принял с полным спокойствием, как должное. Он никогда не придавал большого значения восторгам толпы: «Народ с такой же поспешностью бежал бы вокруг меня, если бы меня вели на эшафот», — сказал он после этих оваций.