Всемирная история. Российская империя - [42]

Суммируя, можно сказать, что Екатерина осуществила вполне продуманную политику поглощения и растворения «политического тела» Малороссии в нутре империи, используя силовые, административные, миграционные и социально стимулирующие меры. Наибольшие нарекания украинских патриотов (кроме «коварства» самой императрицы, конечно) вызывает «измена старшины», которая за щедрые социальные привилегии и возможность распоряжаться крепостными фактически «продала» остатки государственности. Групповой эгоизм погубил общее дело, за которое пострадало столько людей. Вряд ли можно с такой категоричностью судить украинскую старшину, так как подобный крепостнический уклад был свойственен половине Европы к востоку от Эльбы и являлся нормой как для Речи Посполитой, так и для России – единственных государств, с которых можно было брать пример в тех обстоятельствах. Но в Речи Посполитой шляхетский статус предполагал и участие в демократической процедуре, а в основе легитимности высшей власти лежал договор короля с избиравшей его шляхтой. Дворянство же Российской монархии пользовалось социальными привилегиями лишь в обмен на службу абсолютной монархии. Уровень вольностей Речи Посполитой был достигнут в России лишь через 110 лет после гибели польско-литовского государства, уже в новых исторических условиях и, видимо, слишком поздно.

Завершением усилий императрицы стало присоединение к России в результате Второго (1793 г.) и Третьего (1795 г.) разделов Речи Посполитой территорий Правобережья и Волыни, что на более чем 100 лет «поместило» большую часть украинских этнических земель в Российскую империю. Оставшаяся территория – Галиция, Закарпатье, Буковина – оказалась в пределах австрийской монархии Габсбургов. Ее судьба была во многом отличной от судьбы Центральной и Восточной Украины, и этот кордон двух империй по сей день порой дает о себе знать.

Мнение автора относительно и Екатерины, и «продажной» старшины, как видит читатель, не очень радикально. Екатерине не было нужды особо не любить малороссиян, ее беспокоили более глобальные проблемы построения рационального и регулярного государства – «просвещенной монархии». Это та же ситуация, что и с шотландскими горными кланами: английским королям-немцам Георгам в том же XVIII в. пришлось их «обуздать» не потому, что немцы не любили кельтов (Георги могли их вообще ни разу не встретить), а просто у государства своя логика, которая не терпит разнообразия. Хочешь быть непохожим? Руководствуясь националистическими идеями, защити свой суверенитет. Но напомним, что до Великой французской революции еще не вызрела идея национального суверенитета: существовали определенные, исторически своеобразные земли, лояльные к определенным династиям и имевшие некие особенности правового статуса. Например, Малороссия имела в основе своих отношений с Романовыми «Статьи Богдана Хмельницкого», которые и проясняли нюансы ее «непохожести». Конечно, продолжительные усилия российских властей урезали эти «предначертания прежних времен», и, начиная с Петра I, они уже и не пытались даже формально хоть как-то их придерживаться. Поэтому гетманская карьера Разумовского – это явно случайность, исключение из правила, а не изменение логики централизаторской имперской политики. Елизавета своими эмоциями лишь «расслабила» казацкую элиту, и для нее хватка Екатерины показалась жестковатой. Но «матушка» щедро компенсировала ей моральный ущерб.

Оценка действий старшины должна также предполагать и ее видение тогдашних реалий. Россия в середине и второй половине XVIII в. не имела такого конкурента в регионе, который дал бы повод казацкой элите хотя бы задуматься (за некоторыми исключениями) над своими внешними ориентациями. Мощь имперского государства вносила ее автономистские претензии лишь в поле дозволенной самодеятельности, и какие-то послабления не могли быть вытребованы, а лишь дарованы. Посему хотят – послабляют, не хотят – гайки закручивают. Сама Малороссия уже ничего, по сути, не решала. Казаки, хоть и славно воевали, но были нерегулярной армией новой эпохи.

Тогдашней украинской элите успешно «удалось найти свое место в имперском культурном пространстве» (американский историк Зенон Когут). Поскольку ее представители учились грамоте по Святому Письму, то старорусский (или «книжный») язык звучал для них как родной. Для украинской знати постепенная замена староукраинского языка старорусским (ставшим через некоторое время собственно русским) была практически незаметной. Это означало замену одного «книжного языка» другим, а общий славянский элемент создавал иллюзию тождественности. Правда, разговорный украинский еще употреблялся в «низких жанрах», преимущественно пародийных и юмористических. Но, как заметил тот же Зенон Когут, украинская шляхта и помыслить не могла, что народный язык может быть средством выражения высокой культуры. В конце XVIII в. она полностью переняла имперскую культуру, которая была одновременно и космополитической, и русской. И внесла в нее, заметим, солидный вклад. Представители этой культурной среды воспринимали архаику своей родины как явление, уходящее в прошлое прямо на глазах.