Всем спасибо - [33]

Кроме того, Ассоциации выделялись сумасшедшие количества гуманитарной помощи — от презервативов до препаратов — которые, по слухам, немедленно реализовывались Ефимом через различную розничную торговлю.

У кого-то может возникнуть вопрос — с чего бы президенту такого Эльдорадо сниматься в порнушке? Во-первых, потому что «президент» есть величина номинальная, подобная Фунту из конторы «Рога и копыта», который «сидел при Александре II Освободителе» и прочих самодержцах и властях. Деньги текут отнюдь не в его карманы. А во-вторых, не все делали это только ради денег. Многие, как вы уже успели узнать, развлекались.

Таким образом Ефиму получается очень выгодно быть ВИЧ инфицированным, не важно — правда это или нет. Когда ему напрямую говоришь о том, что таких больных, как он, не бывает, он ничтоже сумняшися отвечает — а вот я бываю, я же врач, мне видней. И хуй чего докажешь.

Снимался он, в силу своей занятости, не особо много. Никто от него не заразился ни из моих моделей, ни, по слухам, из остальных его партнеров. Что меня нисколечки не удивляет.

Повторюсь, что все вышесказанное — не более чем слухи и домыслы. Я его за руку не ловил, анализов у него не брал, и за что купил, за то продаю. Вся правда, конечно же, содержится только в средствах массовой информации.

Остров разбитых фантазий.

Когда Кипр начал медленно, но верно вступать в Евросоюз, он стал лакомым куском суши для авмов всей России. Упрощенное получение гражданства и крайне низкие цены на землю привели к появлению на острове огромной общины русских авмов «западного» образца. Это была, своего рода, «силиконовая долина» сетевой порнографии, которая «въехала» в Евросоюз со всеми семьями и пожитками на непотопляемом плацдарме достатка. Подобные же сообщества, основанные на лояльности государства к источникам доходов, были и в Праге, и в Эквадоре, и в Таиланде, но я делаю акцент именно на Кипре, поскольку сам чуть было не остался там жить.

Это случилось в тот момент моей карьеры, когда я всерьез взялся за переход из касты контентщиков в касту авмов, в основном, из-за прилагающейся к ней дополнительной тройки-четверки нолей на банковских счетах.

Мы с Ольгой приехали на Кипр, где нас встретил специальный человек, занимающийся вопросами недвижимости исключительно для авмов. В считанные дни мы приобрели участок земли для нашего будущего средиземноморского рая, и перешли к рассмотрению проектов домов различной степени финансовой тяжести. Кипр расстилался перед нами в буквальном и переносном смыслах слова, позволяя внести лишь десять процентов стоимости всего на свете, и рассрочив оставшиеся девяносто на срок длинною в вечность.

Я серьезно увлекся идеей построения семейного гнезда, обозначенной подъемом на новый деловой уровень мира порнографии. Что уж говорить про Ольгу. Вы наверняка помните наш выезд на первую съемку. Уже тогда, в пригородной электричке «Петербург-Гадюкино», Ольга была порномагнатом, далеким от пролетарских будней. Уже тогда она не испытывала никаких сомнений, и теперь её фантазии воплощались во вполне конкретную почву под ногами и проект будущего дворца.

Над всем этим светило ласковое кипрское солнце, а средиземноморские волны приглашающе поглаживали берег благополучного и надежного, как обсиженные богатой фауной прибрежные скалы, будущего. Чего еще оставалось желать, кроме тех трех-четырех нолей?

Трудно сказать, кто из нас в большей степени разрушал отношения, и разбираться в этом я не хочу. Но факт, что «постарались» мы оба. Ольга закончила учебу, перестала ассистировать на съемках, поскольку мой график был слишком напряженным, и не стала устраиваться на работу, так как при моем доходе это было глупо. Через год она начала сходить с ума от безделья. Я же мог неделю не появляться дома, пропадая на студийных и полевых съемках. Она стала требовать, чтобы я уделял ей больше времени, а меня раздражала такая Ольгина несамодостаточность. Каждый раз, приезжая домой, я натыкался на истерики. Дошло до того, что она стала проклинать мою работу и деньги. Это казалось мне непростительным лицемерием. Я много раз говорил ей, что я есть то, что есть, и если она будет меня перекраивать, да еще и шоковыми методами, то меня просто не станет. Ольга клялась, что она изменится, и все будет хорошо. Но все оставалось по-прежнему.

К тому моменту я уже плотно вошел в головокружительный штопор обогащения. Каждый новый проект казался мне поводом и необходимостью заработать еще больше денег на его реализацию. Проще говоря — я подсел, и Кипр не стал исключением. Вернувшись, я впрягся в съемочный процесс. Первая же взрывная истерика поставила точку. Я сказал Ольге, что у неё есть три дня на сбор вещей, затем сел в свой большой белый с тонировкой Grand Cherokee, и поехал отсиживаться в студию.

Понимание глобальной перемены догнало меня на перекрестке Садовой и Невского, где я дожидался зеленого сигнала светофора. Вдруг накатила волна жара, реклама на проезжающем поперек троллейбусе расплылась по лобовому стеклу, и я понял, что разрыдался. Я рыдал так, что из-за слез не видел даже приборной доски, а соплями брызгал на рулевое колесо. Сзади стали сигналить. Одной рукой я теребил рычаг передач, а другой безуспешно пытался утереть слезно-сонливую Ниагару. Я стоял под зеленым сигналом и заливал внутренности своей шикарной тачки истерическим настоем годичной выдержки.