Всем смертям назло - [6]

7

Хирург Бадьян присел на краешек постели Сергея и повел осторожный разговор о необходимости операции. Петров смотрит мимо врача, и кажется, что он не слышит ня о жестокой гангрене, угрожающей ему, ни о том, что надо быть мужественным в тяжелые минуты жизни.

— Я не ребенок, доктор…

— Вот и хорошо, вот и хорошо!

Во время операции Сергей не мигая смотрел на яркую операционную лампу в молчал. Бездонными омутами голубели широко раскрытые глаза, которые ничего не видели, не желали и не чувствовали. Даже боли. И только когда противно завизжала хирургическая пила, Сергей весь сжался я отвернулся от света.

После операции Таню не пускали к мужу. Она просила, плакала — все бесполезно.

— Ему нужен покой, а вы не сдержите себя, — отказывал Бадьян.

Таня встала и решительно направилась в палату. Вано Ильич остановил ее, молча накинул ей на плечи своя халат и так же молча вернулся в кабинет.

"Только бы не заплакать, сдержать себя. Во что бы то ни стало сдержать, — думала она. — Надо подбодрить его, не дать упасть духом — это главное сейчас. Он сильный! Вдвоем мы все переживем, лишь бы выжил. — И внахлест упрямое: — Выживет, выживет…"

8

С того момента, как понял Сережка Петров, что не кошмарный сон случился с ним, а дикий по своей жестокости поворот судьбы, в мозгу застыло: "Все кончено".

Что подразумевать под этим "все кончено", Сергей не знал. А на операционном столе, когда загорелось огнем и стало неестественно легким левее плечо, подумал: умереть бы…

И испугался.

Не смерти испугался, а внезапно пришедшей мысли о ней. Что-то простое и совсем обыденное мелькнуло перед глазами, отчего сжалось сердце и подступила неуемная тоска.

В палате он молча смотрел в потолок яг яе мог совладать с приливом горьких мыслей. "Неужели здесь… На могиле посадят березку…"

И опять стало страшно Сергею.

— Сестра, а почему меня сразу не убило, ведь там высокое напряжение?

— Наверно, вы бессмертный… — тихо сказала она и, оглянувшись, добавила: — Не надо разговаривать, а то нам влетит от врача.

— А лучше бы… смертный…

— Что вы, Сережа! Разве можно так… Вы выздоровеете, работать пойдете, ну и все такое… Вот у нас был случай…

— Я знаю эту историю, сестричка. Скажите лучше, когда собираются мне другую… — И замолчал.

Туго сдавил веки и, как пулю в сердце, ждал: сейчас скажет — завтра…

У дверей палаты Таня остановилась. Поправила волосы, косынку, протянула руку вперед, намереваясь открыть дверь, и не решилась. Боялась увидеть Сергея в окровавленных бинтах, без руки, в чувствовала, что не выдержит, расплачется. Всем телом налегла на дверь и вошла в палату. Глаза Сергея на миг вспыхнули и погасли. Сестра встала и осторожно вышла.

— Я дома была, — выговорила Таня и удивилась звуку своего голоса. "Зачем я это говорю, это же неправда!" — Дома все хорошо, — сказала она и подумала: "Зачем я вру? Я же все время простояла под окном операционной, держа руки около ушей, чтобы закрыть их сразу, как только раздастся крик Сергея". — Сережа, я с тобой тут буду… помогать…

— Сядь, Таня, поговорим… — Сергей глотнул слюну и отвернулся. — Маме всего писать не надо. У нее больное сердце. — Он на минуту замолчал, кусая губы, а потом строго Сказал: — Вот и кончилось наше счастье… — И заспешил: — Ты не ходи ко мне, Таня. Так будет лучше. Для нас обоих. Брось меня, уйди. Уходи, я не люблю тебя… я… — Сергей болезненно сморщил лицо и умолк.

Таня судорожно закрылась руками. — Зачем ты обижаешь меня, Сережа? Она хотела задушить подступивший вскрик и не смогла. — Зачем ты так?.. Я же люблю тебя.

— Тебе двадцать лет, твоя жизнь впереди… Для меня все кончено. Уходи, я прошу…

Дверь качнулась, как в тумане, пол зыбко дрогнул и поплыл в сторону. Из-под рук ускользает дверная ручка, делаясь то гигантски большой, то мизерно маленькой.

"Надо уйти, он просит, я не нужна ему…"

…Выстрелом ударила дверь — ушла. Ушла Таня, жена. Заныло в груди и придавило к постели. Не дотянуться до двери, не открыть ее, не позвать: вернись! Сергей всем телом рванулся вслед и тут же беспомощно упал. Зубами рвал наволочку и неумело, по-мужски плакал.

Впервые за свою сознательную жизнь — неутешно, навзрыд.

Как в пустыне шла Таня по улицам шумного вечернего города. На что-то натыкалась, поворачивала в другую сторону и снова шла без цели, без дум, без желаний. У железнодорожного переезда перед самым носом тяжело ухнул поезд и зацокал частой дробью колес. Таня вздрогнула и побежала назад. "В больницу, скорей!" Пробежав метров десять, остановилась.

— Вас обидели, девушка? — Незнакомый человек осторожно отвел Танины руки от лица и, заглянув в заплаканные глаза, заботливо спросил: — Что-то случилось? Может, помочь?

— Никто не поможет нам, — всхлипнула Таня.

— Зачем же среди улицы плакать? Вам куда идти?

— Не знаю. Муж мой в больнице…

— Что с ним?

— Несчастье в шахте…

— Обвал?

— Нет. Руки током обожгло. Он жить не хочет. Меня гонит от себя.

Человек задумался. Махнул рукой: пошли!

Таня шла рядом и не понимала, куда и зачем ведет ее незнакомый человек. Отвечала на его вопросы, торопясь, начинала рассказывать о своем горе, на полуслове умолкала, всхлипывая, закрывалась ладонями.