Всем штормам назло - [34]

Через десять лет по народной подписке Муравьёву-Амурскому открыли в Хабаровске, на берегу Амура, величественный памятник работы Александра Опекушина. Бронзовую скульптуру отлили в Петербурге и с большими трудностями доставили в Хабаровск. На лицевой стороне каменного постамента было начертано «Графу Муравьёву-Амурскому 1891». На четырёх сторонах нижней цокольной части постамента были укреплены бронзовые доски, на которых изложены основные события по присоединению Приамурья и их главные участники. Среди этих имён были и два женских — Екатерины Николаевны Муравьёвой и Екатерины Ивановны Невельской. Они не занимали официальных должностей, но вклад этих замечательных женщин нашёл признание ещё при их жизни в мемуарах современников. И если в отношении их мужей высказывались различные мнения, то о женах все, кто их знал, вспоминали только с восхищением. В 1908 году, в годовщину пятидесятилетия заключения договора с Китаем, делегация дальневосточников возложила на могилу Муравьёва в Париже серебряный венок с надписью «Города Приморской области Хабаровск, Владивосток и Никольск-Уссурийский — графу Муравьёву-Амурскому. 1858–1908».

Титул графа, поскольку у Муравьёвых не было детей, с разрешения Александра III перешел к его племяннику. На этом и хотелось бы закончить статью, но российская история — вещь занятная. В отечестве воюют с памятниками. Мёртвых, будто живых, судят, реабилитируют или отказывают в реабилитации, восстанавливают в воинском звании, словом, жизнь кипит даже после смерти.

В 1920‑х годах построенный на народные деньги памятник в Хабаровске уничтожили. Вместо него установили памятник Ленину. Затем поменялась власть, и памятник Ленину уничтожили, а памятник Муравьёву-Амурскому восстановили на прежнем месте. Будем надеяться, что надолго, и его не заменит в будущем памятник какому-нибудь китайскому государственному деятелю.

Нет покоя и праху графа. В начале 90‑х годов XX века заканчивался срок аренды земли на Монмартрском кладбище. Денег у российского государства, чтобы продлить этот срок, не нашлось. Зато нашлись деньги на командировки в Париж и организацию перевозки праха в Россию.

Останки генерал-губернатора перевезли во Владивосток самолётом Аэрофлота в декабре 1990 года. Их торжественно захоронили лишь спустя девять месяцев. Затем надумали строить подвесную дорогу. Могилу огородили забором, вокруг насыпали кучи строительного мусора. В таком состоянии она находилась полтора года. Сейчас около неё красуется опора подвесной дороги. Официальные городские лица стали поговаривать, что, может быть, вообще зря привезли прах во Владивосток и лучше бы передать его в Хабаровск.

Николай Николаевич при жизни, как подсчитали его современники, проехал по Сибири около 120 тысяч вёрст. Похоже, что и его прах пропутешествует не меньше.

Екатерина Николаевна после смерти мужа уехала в места своего детства и юности. Там, недалеко от города По, она и скончалась в 1897 году. Её похоронили в семейном склепе. Прах графини Муравьёвой-Амурской никто не тревожил. Так их разлучили после смерти.

«Минуты свидания не решаюсь описывать. Чувство живо…»

Екатерина Ивановна Невельская была не единственной женщиной, проделавшей мучительный путь через Сибирь, чтобы разделить с мужем все невзгоды и тяготы службы в далёком диком крае.

Ещё более длительный вояж, в Ново-Архангельск, столицу русской колонии в Америке, предприняла двадцатилетняя баронесса Елизавета Васильевна фон Врангель, жена морского офицера, впоследствии адмирала, прославленного мореплавателя, управляющего Морским министерством. Это было в 1830 году.

А через десять лет другая баронесса, Юлия Егоровна фон Врангель, племянница знаменитого адмирала, в таком же юном возрасте повторила этот же маршрут. Она направлялась вместе с мужем, лейтенантом Василием Степановичем Завойко, в Охотск. Завойко поступил на службу в Российско-американскую компанию, созданную для освоения восточных земель России, и был назначен начальником Охотской фактории и правителем конторы.

Их свадьба была скоропалительной: лейтенант торопился жениться до отъезда. Симпатичная родственница адмирала ему понравилась, к тому же в краях, куда он направлялся, с невестами было туго. Юлии тоже приглянулся худощавый стройный моряк. По мнению её тёти, Елизаветы Васильевны Врангель, хорошо знавшей Завойко ещё со времён своего пребывания в Ново-Архангельске, а также со слов дяди-адмирала, упустить такого жениха было бы непростительно. И Юлия решилась, дала своё согласие. Из приданого у баронессы был только титул: в большой семье действительного статского советника Егора Петровича Врангеля едва сводили концы с концами. Лейтенант тоже не был обременён имуществом: офицерская форма, да ордена за храбрость, проявленную в Наваринском сражении, и за два кругосветных плавания на парусниках «Америка» и «Николай», занявших шесть лет жизни. Тяжёлая и опасная дорога из Петербурга на восток позволила хорошо узнать друг друга во всевозможных, часто опасных обстоятельствах, и каждый из супругов был доволен, что не ошибся в своём выборе.

Василий Завойко происходил из старинного, но обедневшего захудалого дворянского рода, два поколения которого были священнослужителями. Они владели небольшим хутором и трудились на нём, ничем не отличаясь от своих соседей крестьян. Отец Василия не захотел быть священником и стал морским лекарем. Немудрено, что будущее своих сыновей он видел в морской службе.