Всем штормам назло - [20]

Петров решил вернуться вместе с Орловым. Изучать дорогу в Императорскую гавань не было необходимости. Да и что бы дало его появление в Константиновском посту, если бы случилось чудо и он выполнил приказ Невельского, добравшись живым до места? Стал ещё одним лишним ртом для людей, умиравших с голода?

Петров отдал половину своих собак и провизии Орлову и его казаку, и ранним утром 29 декабря они направились в Мариинский пост.

В Мариинском посту, несмотря на своё состояние, Дмитрий Иванович задерживаться не хотел. Петров и оставшийся за начальника поста мичман Григорий Данилович Разградский не стали его уговаривать отдохнуть и набраться сил, хорошо понимая желание штурмана скорее увидеть жену и детей. 31 декабря Орлов выехал в Петровское. Свою семью он не видел полгода. Офицеры не решились отпустить его одного, и Разградский поехал вместе с ним. Они доехали до Петровского 10 января 1854 года. Разградский передал Невельскому письмо от Петрова. Тот докладывал: «Бог спас меня и Д. И. Орлова от голодной смерти. Когда я его встретил, он уже ехал месяц, а у меня провизии и корма оставалось самое большее на семь дней. Я его встретил в ужасном положении с последним куском сухаря, который он сосал третий день. Собаки его два дня сряду от голода не шли с места. Я чувствую себя, как будто весь избит. Отдохнут собаки, дня через два, отправлюсь к Вам…»

Незадолго до возвращения Орлова в Петровское гиляк передал Невельскому отчаянное письмо Бошняка с просьбой о помощи, написанное 27 ноября. Это письмо передавалось от селения к селению по цепочке. Но только возвращение штурмана заставило Невельского действовать. Рассказ и внешний вид Орлова потрясли людей. Начальник Амурской экспедиции приказал Разградскому и Петрову собрать обоз с продовольствием, медикаментами, уксусом и водкой для доставки в Константиновский пост. Продовольствия было кот наплакал, поэтому офицеры купили у гиляков четырёх оленей. Но никто из местных жителей не соглашался вести их в Императорскую гавань. На перевалах лежал глубокий снег, и люди не хотели рисковать.

Тогда повели обоз Разградский и два казака. Он дошёл до устья реки Хунгари, и там Разградский уломал-таки несколько местных жителей доставить в Императорскую гавань нарты с продуктами. Вместе с ними он прошёл свыше четырехсот вёрст к верховьям реки Мули. До Константиновского поста оставалось ещё двести вёрст. Непонятно, почему, когда оставалось практически всего ничего до цели, Разградский поручил казакам и каюрам продолжить путь в Константиновский пост, а сам 1 февраля повернул обратно в Мариинское. Единственно возможное объяснение — он не нашёл в себе сил увидеть то, чего с ужасом ожидал.

Узнав об этом, Орлов, ещё окончательно не оправившись после своей трагической одиссеи, невзирая на протесты и мольбы жены, вновь направился в Императорскую гавань. С собой он взял проверенного товарища, казака Белохвостого, у которого тоже душа болела об оставленных товарищах. Погрузив на нарты последние крохи продовольствия для Константиновского, они пустились в путь. Орлов появился в Императорской гавани почти одновременно с каюрами и казаками Разградского.

Возвращение Орлова вселило надежду умиравшим людям. Но даже он, не раз заглядывавший смерти в глаза, содрогнулся, увидев состояние зимовщиков.

Командир «Николая», Мартин Фёдорович Клинковстрем, был вольнонаёмным штурманом. В рапорте правлению Российско-американской компании, меньше всего думая о субординации, он резал правду-матку: «…почти все, не исключая офицеров и штурманов, страдали и лежали в болезнях, из которых цинготная в разных видах была самая гибельная: труднобольные ещё есть, и чем эта печальная драма кончится, неизвестно… Люди по большей части иссохли, исхудали, и другие, так сказать, двигаются и ходят, как тени и скелеты, с лицами жёлтыми, как воск, и стоит только другому, так сказать, глаза закрыть — и мертвец готов».

Двадцать девять крестов появились после этой ужасающей зимовки на мысе Сигнальном в Императорской гавани. Умер каждый третий. Лейтенант Бошняк физически оказался крепче всех, единственным оставаясь на ногах, хоронил умерших товарищей. Но он надломился душевно. В его коротких воспоминаниях есть слова, обращённые к человеку, которого он не захотел назвать по имени: «Кому случалось видеть смерть честного русского солдата, тот поймёт меня, если я скажу: безбожно и грешно жертвовать их жизнью для личных видов!» У него стала развиваться душевная болезнь. Свои дни Бошняк закончил в лечебнице для умалишённых в Италии.

17 апреля в гавань вошёл корвет «Оливуца». Его командир капитан-лейтенант Николай Николаевич Назимов, ознакомившись с обстановкой, сразу же направил к больным врача со всеми необходимыми медикаментами, организовал питание людей. От него же узнали о начавшейся войне с Англией и Францией. Теперь оставалось ожидать прихода вражеской эскадры. Назимов имел приказание снять с Сахалина Муравьёвский пост, который не мог оказать никакого сопротивления противнику. Орлов отправился вместе с ним, чтобы помочь вместе с другими офицерами организовать эвакуацию имущества. В Императорскую гавань он вернулся на пришедшем для помощи транспорте «Иртыш». На нём же Орлов перешёл в Де-Кастри. Там его встретил Невельской, который приказал ему следовать на Амур, где предстояла встреча сплава русских войск под командованием генерал-губернатора Муравьёва. Орлову вменялась лоцманская проводка барж в Николаевский пост. С этим поручением штурман успешно справился. Но с другим ему не повезло.