Вселенский неудачник - [92]

– Теперь о делах. Вы упомянули, что вчера я болтал о своих изобретениях? Не напомните, о каких именно?

Я растерялся. Честно говоря, все, что он нес вчера в баре, успело выветриться у меня из головы.

– Признаться, я успел немного подзабыть суть нашего разговора. Мне сложно было сосредоточиться: вы употребляли слишком много научных терминов, – начал я.

Махарадзе удивленно приподнял брови:

– Наверное, я упоминал об антигравитационной платформе? – спросил он.

– Именно о ней! – ухватился я за подсказку. – Вы говорили, что вас всегда занимал механизм гравитации и что вначале вы изготовили чертежи, а потом...

Сапчук-Махарадзе вскочил с дивана, выпятив тощую грудь.

– Послушайте, Тит, – сказал он, отчеканивая каждое слово, – хоть я и напиваюсь иногда до потери памяти, а дед мой был наполовину грузином, наполовину марсианином, но я совсем не дурак. Скажу вам по секрету: я никогда не работал над антигравитационной платформой и, следовательно, не мог вам о ней рассказывать.

– Но вы же сами...

– Стоп! Мои изобретения вас, не притворяйтесь, не интересуют, а если так, то я совершенно не понимаю, чему обязан чести принимать вас у себя. Или вы немедленно признаетесь мне, какого черта вам здесь нужно, или убирайтесь на все четыре стороны!

Лицо маленького человечка кипело таким негодованием, что я встал и сказал:

– Не надо меня выставлять. Я и сам не знаю, зачем заявился. Просто нашел в кармане вашу карточку. Прощайте!

Я сунул Сапчуку-Махарадзе руку и, повернувшись, стал пробираться к выходу. Я двигался как во сне, лавируя между завалами технохлама. Про изобретателя я почти сразу забыл и даже удивился, когда он догнал меня и схватил за рукав.

– Обождите! Уйдете, а я не найду себе места, буду думать, зачем приходили. Вы же не просто так заявились?

– Через три-четыре часа я буду мертв. Мне прострелят грудь из бластера. К вам я пришел, потому что думал отсидеться эти несколько часов, – с внезапным равнодушием к собственной судьбе произнес я.

Сам не знаю, что заставило меня открыться: возможно, жаждал сочувствия или сказалась тяга к театральным эффектам. Изобретатель с любопытством наклонился ко мне:

– Почему вы так уверены? Вы связаны с мафией? У вас враги? И откуда такие точные сроки? Почему именно сегодня, ведь, формально говоря, вас могут убить завтра, послезавтра или через неделю?

– Нет, именно сегодня. Сегодня до одиннадцати я буду мертв, и это так же верно, как болтливый кибермех во флаерсе, приятель в метро или ступенька бассейна, на которую какой-то идиот-робот пролил жидкое мыло.

На лице Махарадзе что-то мелькнуло.

– Вы меня заинтриговали. Давайте, пожалуй, вернемся к нашему коньячному аппарату, и вы мне все расскажете. После пары стаканчиков голова варит намного лучше.

Мы вернулись, и я незаметно выложил ему всю историю, начиная с того момента, как он сполз в баре под стол, а я забрел в магический салон. Махарадзе слушал меня внимательно, задавал вопросы и выпытывал подробности, главным образом касающиеся разговора в салоне и последовательности событий.

– Это поразительно! – воскликнул он, когда я закончил. – Ваш рассказ досконально подтверждает мою гипотезу о возможности непродолжительного хронообмена без нарушения структуры пространственной ткани!

– В самом деле? – вяло поинтересовался я.

– Мое последнее изобретение служит как раз для этого. Беда только в том, что я ни разу не получал еще фактических подтверждений, что оно работает.

Честно говоря, это меня не удивило.

– А что вы изобрели?

– Синхронизированный двусторонний рассеиватель хроноволн, – с гордостью произнес маленький человечек.

– А-а, – вежливо протянул я.

– Вы меня, кажется, не поняли: ведь рассеиватель хроноволн – это машина времени! – нетерпеливо воскликнул Махарадзе.

Если у меня не отвисла челюсть, то лишь потому, что я ему не поверил.

– Именно машина времени! – повторил Махарадзе. – Разумеется, возможности у нее ограничены плотностью спиралей самого времени и его малой способностью к сжатию. Амплитуда волновых колебаний в максимальном разрыве не превышает двух дней, считая от настоящего момента. Ну и наконец, пребывание в другом пространственном полюсе может продолжаться лишь считанные минуты, которые тем короче, чем больше масса перемещаемого тела и чем дальше момент перемещения отстоит от настоящего.

– Жаль, что в вашей машине нельзя сбежать от бластерного луча. А то бы я перенесся куда-нибудь в прошлое или в будущее – и оставил свою судьбу с носом, – мечтательно сказал я, ощущая, как коньячное тепло медленно поднимается по артериям к моему мозгу.

Хотя я сболтнул это наобум, Сапчук-Махарадзе задумчиво уставился на меня и вдруг так взмахнул рукой, что расплескал свой бокал.

– Я понял! Вы дали мне подсказку! – вскричал он. – Теперь я знаю, кто был тот дельфийский оракул, который предсказал вам будущее!

– Разве вы знакомы с этим мерзким типом? – удивился я.

Коньячный гений ухмыльнулся:

– Не спешите с выводами. Разумеется, я с ним знаком. Но вы-то знакомы с ним куда лучше, потому что это...

– Кто? Мой приятель из метро? Изобретатель покачал головой:

– Нет, ваш приятель здесь ни при чем. Оракулом были... вы сами!