Вселенные: ступени бесконечностей - [122]

Правильно записать граничные условия для задачи — добрая половина решения. И это такое же искусство, как во время съемок удивительного по красоте рассвета найти единственно правильный ракурс и композицию кадра, чтобы захватывало дух от безумной и безнадежной красоты. Именно так — безумной и безнадежной, потому что трезвым разумом, без интуиции, нужную композицию не создашь, и нет надежды повторить уже отснятый кадр, он неизбежно окажется другим, будто и в рамках одной реальности существует свой принцип неопределенности, не позволяющий с идеальной точностью повторить внешние условия и внутренний настрой»…

* * *

Остановлюсь вкратце на этических и моральных аспектах феномена Полякова-Голдберга и, следовательно, всего комплекса практического использования эффектов многомирового сознания (мультивидуум, метавидуум, мегавидуум) и многомировых взаимодействий (склейки, эффект свидетеля, эвереттическая медицина, институт поводырей и пр.). Как показывает даже беглый обзор событий, происходящих при освоении и использовании многомировых явлений и эффектов, человеческая природа — как лучшие, так и худшие ее качества — в полной мере проявляет себя, когда сознательный наблюдатель осознает себя мультивидуумом и становится уже не «человеком мира», как еще в ХХ веке, не «человеком Вселенной» (кстати, именно это состояние проявляется минимально возможным образом) и даже не «человеком многомирия» (что предполагалось, например, в годы, когда публиковал свои работы Бердышев), но «человеком многомирий».

Мы имели возможность получить представление о самопожертвовании мультивидуумов,[93] о возможностях мультивидуумов, которые потенциально могут оказаться опасными,[94] о порой безответственном отношении к проводимым экспериментам,[95] о том, что во имя любви мультивидуум потенциально сповобен совершить преступное действие[96] и, более того, реально такие действия совершает.[97] Наконец, ситуация, связанная с деятельностью недавно созданного института поводырей, содержит в себе не только преступление, но и невозможность на нынешнем этапе развития как многомировой физики, так и практики многомировой юриспруденции, расследовать преступное деяние и обнаружить (не говоря уж о том, чтобы осудить) преступника.

В ситуации, детально описанной в «Поводыре», мы сталкиваемся с большим комплексом этических и моральных проблем, с которыми еще предстоит «разбираться» уже не только (и не столько) физикам и психологам многомирия, но и юристам, историкам и, в определенной мере, психиатрам и психопатологам. Подробный анализ этих проблем выходит за рамки книги, посвященной, в основном, физическим аспектам проблемы многомирия. Этических и моральных проблем я касался лишь в той мере, в какой это было необходимо для анализа физических проблем многомировых теорий и практических приложений. Но читатель не мог не заметить, что морально-этические проблемы сопровождали исследования многомирия с того дня, как были заложены основы теории склеек в середине десятых годов нынешнего века. Психология мультивидуума и, тем более, его психопатология, представляются в настоящее время terra incogmita, несмотря на уже имеющиеся феноменологические описания множества эпизодов, в отношении которых не выдвинуто пока ни одной сколько-нибудь не только приемлемой, но хотя бы способной к саморазвитию теории.

Насколько эти проблемы далеки от понимания и, тем более, от разрешения, свидетельствует, например, диалог между Полом Голдбергом и Марией-Луизой Шератон:[98]

«Теперь, — сказала взглядом Мария-Луиза, — ты действительно вспомнил все. И больше вспомнить не сможешь, потому что он умер, и память его коллапсировала… Теперь ты хотя бы перестанешь обвинять себя.

— Зачем? — спросил я, и вид у меня, видимо, был довольно глупым, потому что Мери улыбнулась. Улыбка получилась грустная, печальная, скорее даже трагическая, но все же это была улыбка.

— Я любила его… тебя. — Говорила она так тихо, что, скорее всего, и не говорила вообще, губы ее не шевелились. То ли я слышал мысли, то ли просто догадывался, что она собиралась сказать, но так и не нашла в себе силы произнести вслух.

Да-да, я знаю, нетерпеливо думал я. Любила. Его или меня, неважно…

— Ты говорила с ним о… — бормочу я. Я должен был, наверно, это помнить, я мог вспомнить, погрузившись в собственную память и отловив плававшие в ней клочья воспоминаний Полякова, отмиравшие и ускользавшие от моего восприятия. Я догадывался, и поляковская интуиция, ставшая моей навсегда (мне хотелось так думать), подсказывала, что это так: моя запутанная память освобождалась от чужих воспоминаний по мере того, как проходило трупное окоченение у моего… я мог бы назвать его братом… близнецом?

К утру я, скорее всего, забуду то, что помнил сейчас.

— Я говорила с ним! — Мария-Луиза посмотрела на меня чуть ли не с ненавистью. Или мне так показалось? — Конечно! Кто эта женщина? Откуда взялась? Я подняла документы — у меня есть возможности, знакомые… Этой женщины не было в базе данных, даже в полиции. Я…

— Ты могла испортить ей жизнь, — вздохнул я. — Если бы…

— Заявила в полицию? — хмыкнула Мария-Луиза. — Милый, конечно, я это сделала.